Кто ни разу не был на море, лазурном солнечном пляже?
Каждой твари по паре, все там были хотя бы однажды!
Кому-то положено долго пахать, отмозоливая собственные чресла,
Чтобы к пляжу прорваться! А кто и на спинку рабочего кресла
Откинется, глаза закроет… бац! И уже на море!
Бриз теребит лицо, во рту скрежет и вкус минеральной соли.
Вот и я сижу в кресле, расслаблен… солнце зияет в зените,
Но не жарко, море, песок — всё в экспрессивном колорите.
Брызги летят, далекие крики чужих непосед-ребятишек,
Кто-то рядом хлопает в карты, обувает приезжих «братишек».
Слева кучка, туда метит глаз, — стройные загорелые тёлки,
Вскользь татуированные, на головах (а снизу не видно) метёлки.
Вот проходит худющий мужик, в костюме и бабочке ему не жарко?
Так это Владимир! Идёт нетрудно, ландышами дыша и фиалкой.
Перед собой цветочки несёт, и весь как пружина на взводе…
Ага, подходит, букетик вручает вон той представительной тёте.
А тётя берёт, а чего же не взять, ведь это сам Маяковский —
Сел рядом, трость сунул в песок, стихом забубнил философским.
Все затихли и слушают, как разрастается Владимира гений,
Но вдруг на пляжный песок легло несколько качающихся теней.
Это знатно подвыпивший Серёжа Есенин с друзьями на море
Выкатил, к девкам начал цепляться, белокурое Айседорино горе.
Увидел даму с цветами, схватился за сердце, любовь имитируя,
Маяковского, в неуместной здесь бабочке, намеренно игнорируя.
Владимир, трость на руке взвесив, распался в шутливом привете:
«Тебе не светит сыграть с ней, Серёга, ноктюрн ни на какой флейте, —
Хоть труб водосточных, хоть в какой-нибудь иной манере;
Вот у океана скулы косые … так я и твои скосить намерен».
Улыбается Есенин улыбкой солнечной, потягивается до хруста:
«Эх, послать бы тебя, Володя, на все строки потешные «Сорокоуста».
Я по пляжу нарочно брожу нечёсаным, плюя на друзей протесты,
Но видать, у тебя, Маяковский, керосиновая лампа головы вместо.
Мы сейчас можем рифмой или кулаками махаться до ночи…
Но, может быть, женщину спросим, — с кем она уйти хочет?».
Тётя с цветами привстала, купальник оправила. Гордится,
Что мужчины ввели её в спор, поручили определиться.
Сказала, окинув прибрежье глазами чистейшего аквамарина:
«Мне понравился тот, в полосатом трико, кучерявый мужчина!
У него завитушки смешные на щечках, и сам он приятен снаружи,
Да и смугл от природы… смотрите, — загорать и вовсе не нужно!
И котика водит повсюду с собой на цепном золотом поводочке,
Наверно учёный…, да нет, не кот (хотя…), вот бы показать его дочке!».
Оба поникли, один вдруг вспомнил, что женщин важней революция,
А другой подумал, что каждый раз Дункан грозится зашить препуцию.
Дама оставила их, подошла к мужику, кота почесала за ушком —
Кот улыбнулся… за горизонт ушли: тётя с букетом, котик и… Пушкин!
А вот и вечер… из неба бездны — мириады светил звёздных,
Кто-то на пляже костер заложил для всенощных гуляний народных.
Сидят у берега два поэта, ноги в воду спустили, сандалии сбоку;
Спорят негромко, о бабах, поэзии… про вечное «прекрасное — далёко».
Море стихает, солнце — за горизонт, туда, куда ушла наша троица…
Да и мне пора, держит лишь эпилог, а всё же уходить не хочется:
«Что случилось на море, остается на море», — доподлинно всем известно;
Пора и мне с пляжа… это легко! Открыл глаза… — встал с рабочего кресла!
19 июля 2017 г.