У Альки был совершенно удивительный голос. Когда на школьных вечерах она выходила к микрофону и начинала петь, казалось, весь мир замирал. Все переставали танцевать, разговаривать, и поворачивали головы в сторону сцены. Актовый зал в этот момент начинал напоминать делянку с подсолнухами, которые изо всех сил тянутся к солнышку.
Про таких, как Алька, говорят: «Не красавица, но чертовски мила». У неё были волнистые чёрные волосы, большие карие глаза, вздёрнутый носик, и всегда готовые к улыбке пухлые губы. И ещё ямочка на щеке, почему-то только на одной, левой. Природа по неизвестным причинам дала сбой, и симметрия нарушилась. Но Альку это нисколько не портило, а только придавало ей шарма. Имея такой голос и такую внешность, она вполне могла бы быть звездой в своём 10-В классе. Но… Не тут-то было.
Звездой была Лора Синицкая. Во-первых, она была красивая. А во-вторых, папа у неё работал директором центрального универмага в их городе, а мама заведовала столовой в доме Советов, и поэтому Лора всегда была одета лучше всех. А ещё она встречалась с Никитой. Никита – первый парень в их школе. Высокий, спортивный, синеглазый. Страшно обаятельный и остроумный. По нему тайно вздыхали все девчонки в их классе, и Алька не была исключением. Но он даже не смотрел в её сторону. Да и на что там было смотреть? При такой миловидной внешности и несомненном таланте, Алька была тихоня и скромница, училась так себе, средненько. К тому же, постоянно ходила в обносках, которые доставались ей от старшей сестры или от сердобольных соседок.
Мать растила их с сестрой одна. Отца Алька не помнила, а на все вопросы о нём мать или отмалчивалась, или коротко отвечала: «Был, да сплыл». Она ломалась на трёх работах, чтобы как-то свести концы с концами, одеть-обуть и прокормить двух своих девчонок. Домой приходила поздно, и буквально валилась с ног от усталости. Они, как могли, помогали ей. Мыли подъезды в своём доме, чтобы заработать на карманные расходы, готовили, убирались, ходили в магазин, и никогда не упрекали мать за то, что им так тяжело живётся.
Год назад старшая сестра поступила в педуниверститет в соседнем городе, и жила теперь там, в студенческом общежитии. Она подрабатывала, конечно, но денег всё равно катастрофически не хватало. Мать бралась за любую работу, чтобы помочь дочке получить высшее образование, да и Альке оставалось ещё почти два года до окончания школы. В общем, каждая копейка в доме была на счету…
Между тем, приближался Новый год. Девчонки в классе обсуждали только одну тему – кто в чём будет одет на новогоднем вечере. Алька участия в этих разговорах не принимала. Она знала – нового платья у неё не будет, и на вечер она не пойдёт. Когда Алька сказала об этом матери, та внимательно посмотрела на неё, помолчала, а потом устало произнесла: «Я что-нибудь придумаю…»
На новогоднем балу Алька появилась в маленьком ярко-красном, почти алом, платье с короткими рукавами и летящей плиссированной юбочкой, отстроченной по подолу серебристой шёлковой нитью. В распущенных волосах рубиново горела заколка, наряд завершали изящные туфельки кораллового цвета…
Никто и не догадывался, что Алькино платье было сшито из копеечного ситчика, который покупался только для праздничных шествий и демонстраций, чтобы написать на нём очередной лозунг, типа: «Слава КПСС», или «Весна, Май, Труд». Как матери удалось за несколько ночей, при помощи швейной машинки, утюга и крахмала, сотворить из него вечерний наряд, для Альки осталось загадкой... Туфли мама позаимствовала у своей школьной подруги. Правда, они были на размер больше, чем надо, и Алька всё время боялась что они слетят с ноги. Но внешне это было совершенно незаметно.
Лора Синицкая, одетая так, будто сошла с обложки журнала «Советский экран», оценивающе оглядела её с головы до ног, и о чём-то зашепталась с девчонками.
Когда Алька в этот вечер выпорхнула на сцену, взяла в руки микрофон и запела, легко двигаясь в такт мелодии, она была похожа на яркий язычок пламени, который таинственно мерцал в полутьме актового зала… Пела она в этот вечер необыкновенно хорошо. Едва смолкли последние звуки, как зал буквально взорвался аплодисментами, а раскрасневшаяся Алька бросилась бежать со сцены вниз. И тут случилось непредвиденное: она споткнулась, и кубарем полетела со ступенек… Буквально в последнюю секунду её подхватили чьи-то сильные руки.
– Не ушиблась? – Это был Никита. Он осторожно свёл её по ступенькам в зал, а потом предложил:
– Потанцуем? – От неожиданности Алька только и смогла кивнуть головой в знак согласия. Как-то так получилось, что за первым танцем последовал второй, третий...
Весь вечер Никита не отходил от Альки. Они танцевали, смеялись, о чём-то говорили, торопясь и перебивая друг друга. Алька чувствовала себя Золушкой, попавшей на бал…
Лора, всё это время издалека наблюдавшая за ними, буквально кипела от злости. Лицо её покрылось красными пятнами, она то и дело бросала в сторону Никиты и Альки косые взгляды.
Избалованная и своенравная, она совершенно не терпела, когда что-то было не так, как ей хотелось. А подружки откровенно подзуживали: «Что, так и будешь молча смотреть, как у тебя парня уводят? И кто?! Поди, разберись с ней!»
– Сейчас я её сделаю... – сказала Лора – Сгоняйте кто-нибудь в буфет за лимонадом!
Подойдя к оживлённо разговаривающим Никите и Альке с открытой бутылкой в руках, она процедила сквозь зубы:
– Что, овца? Совсем берега потеряла? – и вылила содержимое бутылки на Алькину голову...
От неожиданности Алька оцепенела. На секунду ей показалось, что она теряет сознание. Жёлтая липкая жижа стекала по волосам и лицу на красное платье, оставляя на нём жуткие бурые разводы, и капала на пол, превращаясь в грязную лужицу. Платье мгновенно превратилось в половую тряпку... Вид у Альки был жалкий.
Через несколько секунд, очнувшись, она бросилась вон из зала, теряя на ходу туфли.
– С ума сошла? – крикнул Никита Лоре и рванулся вслед за Алькой.
Сдёрнув с вешалки пальтишко и на ходу застёгивая сапоги, Алька выскочила на улицу, и, не видя и не слыша ничего вокруг, побежала в сторону дома, который находился в паре кварталов от школы. Последнее, что она запомнила – яркую вспышку света и резкий визг тормозов...
Очнулась Алька через неделю. Открыв глаза, она не сразу поняла где находится. Всё вокруг было белым: стены, потолок, постельное бельё, какие-то белые приборы, которые тихонько гудели и мерцали экранами... Алька хотела пошевелиться, но не смогла – сил не было. К тому же вся она была опутана проводами. Рядом, на стуле, неловко свесив голову на грудь, дремала мать. Лицо у неё было бледное и осунувшееся. Алька перевела взгляд на окно, за которым тихо падали белые снежинки, и тихонько заплакала, поняв, что с ней произошло что-то страшное... Потом громко позвала мать. Ей казалось, что громко, а на самом деле она просто прошептала: «мама...» Мать вскинула голову и тоже заплакала.
– Доченька... Очнулась. Какое счастье! Теперь всё будет хорошо, вот увидишь.
Она гладила Альку по голове, шептала ей какие-то ласковые слова, и улыбалась сквозь слёзы...
В больнице Алька пролежала почти два месяца. Её никто не навещал, кроме матери. Алька сама попросила лечащего врача никого не пускать к ней. Ей хотелось забыть о том что произошло, стереть из памяти неприятные воспоминания.
О Никите она вообще старалась не думать...
За это время мать перевела её в другую школу. Школа была далеко от дома, но зато там не было ни одного знакомого. Никого, кто бы мог напомнить Альке о произошедшем. Она появилась там только после мартовских каникул. Классная руководительница представила её, и сказала:
– Альбина, можешь занять вон ту свободную парту, остальные у нас заняты. Будешь пока сидеть одна.
А ей и не хотелось никого рядом. Единственное, чего ей хотелось – это чтобы её никто не трогал. И вообще, чтобы все забыли о её существовании. Ей просто надо было как-то доучиться. Держалась Алька особняком, да к ней особенно никто и не приставал. Что-то было в её лице и поведении такое, что заставляло держаться от неё на расстоянии.
В середине апреля, на уроке истории, дверь в класс отворилась и вошла классная руководительница. Алька в это время, как обычно, смотрела в окно. Там было хорошо: по голубому небу плыли белоснежные облака. На ветках клёна, растущего прямо под окном, проклюнулись первые зелёные листочки... Классная сказала:
– Я на минутку, Елена Сергеевна, простите. Ребята, хочу представить вам ещё одного новенького.
Алька нехотя оторвала взгляд от окна и увидела в дверях... Никиту. Сердце у неё ухнуло куда-то вниз, а потом забилось так сильно, как будто хотело выскочить из груди. Альке показалось, что все в классе сейчас слышат его стук. А Никита приветливо улыбнулся и спросил:
– Можно, я сяду вон там? – и показал рукой на Алькину парту.
– Конечно, конечно. Пожалуйста. – ответила классная и вышла из кабинета.
– Привет... – тихонько сказал Никита, садясь рядом с ней. Потом достал из сумки свёрток и протянул его Альке. – Это твои туфли, Золушка.
Алька растерянно молчала. Она снова потеряла дар речи, как и на том злополучном новогоднем вечере. Но теперь это произошло не от ужаса, как тогда, а от чего-то удивительно светлого и радостного. От чего-то такого, что с головой накрыло её тёплой волной. И ей было так хорошо там, внутри этой волны, что она совершенно не хотела выныривать обратно...