А чаша скорби сполна испита,
Ведь жизнь одна и ей нет цены.
Укрыты фразой такой избитой
Лежат в земле моей пацаны.
И больше мать не обнимет сына,
Погасло пламя усталых глаз.
Тупая боль словно зимний иней
Покроет море вчерашних ласк.
Беда, победа смешались в кучу
На свете этом, на свете том.
В донецких школах «калинку» учат,
И бог с ней, с правдой. И суп с котом.
У русских – мир, у России – чумка,
Оскалы бешеных злых собак.
О чем мечтает поникший Умка?
Дела идут, но дела – табак.
Без всякой цели и без надежды
Руками машут, но бьют челом.
Им снится Сталин. И всё, как прежде.
И все звереют. И поделом.
Побиты гнилью людские души,
Клубится дым золотых кадил.
В такой России не жил бы Пушкин,
Собрал бы вещи и укатил.
Народ – ублюдок и царь – ублюдок,
Шиза как норма, маразм окреп.
Протухли явства на грязном блюде,
Тошнит от ваших духовных скреп.
Испуган Кафка, ворчит Набоков.
Запала планка и кнопка «play».
Одна надежда теперь на бога.
Вперед, ребята! И без соплей!
Идет «двухсотый». Молчит глубинка.
Не встанут больше твои сыны.
Под ежевикой, под голубикой
Лежат в земле чужой пацаны.