Галина Храбрая
«РАССКАЗ О МЫТАРСТВАХ МОИХ С КРАСОТОЙ»
Красота, она, как ни странно, проступает
сквозь любой жанр человеческой природы! (Автор).
Ранее я претерпевала множество побоев, и физических в том числе, из-за своей
не типичной красоты. Я же гибрид, вы это знаете, внешность у меня настолько
яркая, что простому описанию не подлежит, а посему часто бросаясь в глаза,
я, вызывала неоднозначную реакцию у разного типа людей.
Вот, исходя из этих особенностей, собственно, и соткана вся моя жизнь.
Не забуду, как в Питере на меня накинулся один старичок-фронтовичок, сказав,
что с такой округлой попой меня бы съели в Блокаду, при этом глаза его были
желчного цвета (он, видимо, имел в виду себя самого), ярость его была такой
(он точно съел бы меня сам) что мне стало жаль его до невозможности.
Муж мой Серёжа испытал тогда явный шок, и не издал ни «бе, ни ме, ни кукареку»,
но я справилась со столь щекотливой ситуацией, хотя весь вечер мы провели с ним,
не проронив ни слова.
В Елоховском соборе меня измутузили, в самом прямом, не в переносном смысле,
три молодые монашки. Они старались сорвать с меня одежду и оттащить в сторону,
чтобы священники не увидели, как не допустимо роскошно для храма, по их мнению,
я была одета.
На мне был чёрный жакет из китайского шёлка (я сохранила его как реликвию)
походивший отчасти на царскую парчу. Жакет выглядел со стороны, словно шит был
по бархату чистым золотом в благородно приглушённых тонах, на восточный манер.
По мнению монашек, никоем образом в таком обличье нельзя было приходить в собор,
дабы не возбуждать церковнослужителей, оттого сами монашки облачались в ветхое
рваньё, про запах и внешний вид я умолчу, возможно, то были сиделицы…
Били они меня долго и упорно, как садистки, эх, им бы в руки по кастету,
чтобы уж сразу пришпандорить меня, прямо там у мощей Преподобного Серафима!
Казалось, так бьют либо в СИЗО, либо в камере за лучшее место на койке у окна,
подальше от параши, порой мне казалась, что я очутилась, по меньшей мере,
в ГУЛАГЕ, по большей в ГЕСТАПО, пока сам настоятель не вступился и не увёл
меня от них подальше, полуживую, буквально пряча в алтаре…
Лучше так, нежели мы смутили бы всех прихожан, кои отовсюду потоками стекались
к святым мощам Серафима Саровского…
Было, как-то раз, что местные урки, увидев мой живот на 7-м месяце беременности,
запросто подходили ко мне толпой и напрямую предлагали оказать посильную помощь,
когда я поздно, возвращаясь с театра, проходила мимо общественного туалета,
что был в ту пору у нас на Привокзальной улице в Подмосковном граде Одинцово.
Там они всегда собирались по ночам, обирая одиноких прохожих, спешащих домой
с электрички после вечерней и ночной смены.
Так вот, уркаганы даже провожали меня до дому до хаты, всю дорогу, костя по чём
зря и ругая напропалую моего мужа матюгами, обкладывая того вдоль и поперёк,
что тот отпускает жену свою одну по ночам. А муж крался кустами, рядом.
У нас с ним был такой уговор, что меня не тронут, а его прибьют, вот мы
и маскировались!
Был случай ещё и такого порядка: в Жаворонках, у привокзального кафе на станции
собирались огромные стаи областных банд. Про это знали все, кроме меня.
Летая в облаках, я вышла с последней электрички около двух часов ночи.
Гляжу: ни такси, ни частников, ни автобусов! Решила позвонить мужу, разбудить
его и попросить приехать за мной к остановке нашего рейсового автобуса.
Таксофон был только возле кафе. Я направилась туда, сами понимаете, как я была
вся разодета! Подхожу, а там гвалт, ну, думаю, свадьба, что ли, в буден-то день,
и нырь в будку. Набираю свой номер и понимаю, что телефон не вполне исправен.
Вроде бы трубку там взяли, а я ничего не слышу, но на «всякий пожарный» крикнуть
успела, мол, стою, как цапля на одной ноге, у остановки, приедь, забери!
А в ответ тишина… ни плевочка и гудочка, ни какого-либо шепоточка, тихо,
как на морском дне.
Плюнула на всё и снова пошла к автобусной остановке, дожидаться… рассвета.
Перешла через линию (фронта) точнее, железнодорожного полотна, стою, достала
свой блокнот, пишу стихи, черкаю себе рифмы свои под фонарём, вижу, ко мне
со всех сторон стекаются, нет ни эшелоны власти, а зловещие тени… их много,
не сосчитать… и все крепкие мужики!
– Ой, – кричу, – мужики, как вас много, я столько не выпью!
Они меж собой тихо переглянулись, не ожидая такого храброго натиска.
Подошли вплотную, потом походили кругами, осмотрели меня со всех сторон,
смачно поцокали языками, пощёлкали пальцами рук, переглянулись, покивали головами
одобрительно, что-то меж собою порешали и выделили одного щуплого из толпы.
Как оказалось, его хорошо знали менты, остальные не светились пока, а тот знал,
что ровно в три часа ночи будет проезжать мимо остановки милицейский воронок
с патрульным районным обходом, так сказать…
Время подошло, и впрямь, смотрю, едет, пыхтит себе в дырочку, вонючая ментовская
буханка. Да, неужто? Ещё пригляделась, точно, чешет и прямо на меня, фырчит,
дребезжа, скупо цедя фарами, газует, как в довоенном кинофильме!
Тот, что вышел из толпы, «голосонул» и машина затормозила. Меня подозвали,
упаковали и отправили домой… почистить зубы, подмыться и в люлю уложиться!
Так прямо и сказал один толстопузый смельчак: «А ну, марш до дому, цяця,
та зараз мэни прямо спать лягай, щоб бильше ни дэ, ни шлялась сёгодни, зразумила?»
– Тю! Та ты, мабудь, хохол? Ну, не иначе, як рiдной мовой пахнуло на мэнэ», –
думаю я про себя, а сама вижу, что менты собираются высадить меня прямо у КПП,
где шлагбаумом перегорожен был въезд в мой военный закрытый городок.
Понятно, въезжать они в мой город не собирались, «есть у них ещё дома дела».
Быстро по военному один из блюстителей непорядка передал меня местной банде,
сотканной из малолеток: «так, мелюзга, харэ пиво сосать и бычки ботинками
плющить, взяли и повели эту прекрасную даму, аж до самого подъезда, я сказал,
до её подъезда, а не до люка вашего притона! Пошли исполнять! Приеду, проверю».
Нечего делать, местная шантрапа весело, почти дружелюбно, гуртом поволокла меня
под обе руки к штабу, где стоял новый дом, там, собственно, я и проживала:
– А, вы тут, значит, тётенька, в нашем городке теперь живёте, да? Небось, только
въехали, совсем недавно? Что, вы из Одинцова? Не, мы из тамошней босоты никого
не знаем, а тутошним скажем, чтоб вас никто не трогал! Значит, учитесь, ага,
ещё и книжку издаёте, обалдеть, какие люди, у нас тут корни пускают!
Ну, всё, пока, госпожа мадама, вы пришли домой, притулиться к подушке!
Тут, по всему видать, услыхав базар, из подъезда вышел мой полусонный муж
Сергей, приостановился ждать в оцепенении, как всегда, прячась за очередной
косяк, так уж у нас с ним повелось, не выпячиваться зря, не лезть под шальные
вражеские пули и острый неприятельский нож.
Я шустро поднялась к нему навстречу по ступенькам, и вошла внутрь подъезда,
дёрнув его за рукав, он даже не успел «мама» сказать и завести нашу машину…
Легли в кровать, муж меня обнял, а я себе думаю, отчего это святые люди меня
«побивают камнями» прямо в церкви, не гнушаясь образов и мощей, чуть ли ни
как в Писании рассказано, а разбойники «оберегают»? С тем и уснула, но на
этот риторический вопрос я до сих пор себе ответа так и не дала…
Распоследняя пьянь в нашем городе с местной путаной во главе, кормили меня
и мыли мне полы в квартире, когда я загибалась от вируса. Лёжа в горячке,
с температурой под сорок, они меня своей сорокоградусной лечили изнутри,
также и снаружи: растирали мне шишки от уколов, гуляли с моей собакой,
да и вообще, готовы были за меня любого грохнуть и сесть потом на нары,
приговаривая, сдохним, но тебя в обиду никому не дадим, ты нам Христа БОГА
открыла, теперь мы знаем, что и Ему такие нужны, раз ты нас не гонишь!
Блин, зареву сейчас или заплачу, а так из меня слезу особо не выгонишь,
это только самогон легко капает, а слёзы на вес золота у нас!
В церкви же, ко мне не раз и не два, подходили молоденькие попята и просили
меня вежливо, немедля покинуть приход, потому что я похожа была, по их мнению,
то на экстрасенса, то на чародейку, то на директора овощной базы, то на гадалку,
то на банкиршу, то на министершу, то на жену… «видного политзаключённого».
Красота, данная мне Творцом и Создателем для какой-то специальной,
Одному Ему известной миссии, была неотъемлемой частью моего обихода,
в том числе, и постоянной спутницей жизни. Подруги мы с ней! Вот, так!
Естественно, что она со мной была повсюду, стало быть, и я при ней состояла.
Красота, участвуя во всех моих «махинациях», спецзаданиях и прочих вылазках
в логово врага всего рода человеческого, служила мне орудием прорыва и захвата
его самого, как противника добрых людей.
Менялась я, и она, тут как тут – красота моя, менялась, выставленная напоказ,
вся, как на параде, видать, «для дела» так оно надо было!
В горе и в радости, в хворях и бодрствовании – везде, повсюду она выпячивалась
впереди меня и ставила себя выше моего мнения, а также помимо моего желания,
как петух на заборе перед восходом солнца и горланила: «Утро настало! Пора
всем вставать! Хватит спать, не то всё Царствие Божие проспите, лежебоки!»
Только, исходя из разносторонности моей деятельности, и определённого на тот
момент состояния, красота моя приобретала различные формы проявления и была
тот час оценена теми людьми, которым сие было показано. Это были Божьи люди.
Они всегда незамедлительно старались высказаться по этому поводу, ибо не могли
молчать и удерживать в себе порыв неописуемого восторга. Оставалось мне
только одно – понять, что есть истинный критерий оценки такой красоты:
по всей вероятности, это не что иное, как сопричастность внешней формы
с внутренним содержанием с целью налаживания гармонии между сущностью
самой женщины и Иисусом Христом.
В состоянии предвосхищения моим организмом любой болезни, с целью победить
сей недуг вместе со Спасителем, во мне тотчас проступали Божественные черты,
сопряжённые с тем самым состоянием, которое некрасивым попросту быть не могло.
Видимо, Самим Господом БОГОМ было так заложено, чтобы мне стало понятно:
моя красота постоянно была на острой грани выживания, стоя на пике своей славы,
когда приобретён был нужный опыт в очередной раз, который ещё и закреплялся
истиной служения БОГУ!
Так, впадая в некую стадию своих возможных достижений, я вновь и вновь стояла
на грани двух мировых речек, одной ногой в аду, другой в раю, а в Междуречье
мирно покоилась на трёх китах вся Вселенная!
Удивительно, как наш простой народ обходился с такого рода явлением:
когда им надо было – они меня выдвигали, как комод, или выставляли,
как прилавок для надлежащего показа доморощенных поделок, мол, глядя на неё,
и наше возьмут, прикупят, видите, мы, дескать, при ней состоим!
А когда им было не выгодно, то – задвигали обратно: давай-ка, не свети тут
особо своими глазками: «Мы Марфушечек сватаем, сватаем, а все смотрят на Гальку
треклятую!», ну, прямо, как в детской киносказке «Морозко» шестидесятых годов.
Да, знамо дело, всего не опишешь, зачем тут скулить, да жаловаться я вам буду?
Нет, конечно, поговорили и будя. Ладно. Будем жить дальше. Аминь.
* Х *
http://www.stihi.ru/2017/07/25/9314
«Отчего у меня теперь, так много духов»