Ее папа обнаружил привычку храпеть не в такт:
атомоход в полярном тумане, мать его так.
Засыпаешь в наушниках, с одной и той же кассетой квин,
мама гундит, что масло ты мажешь не с той руки.
В одной комнате вчетвером, потом - впятером.
После свадьбы денег негусто: жрали чаще хлеб и картошку с капустой
сырыми, вареными или брошенными в бульон.
Легко умереть за любовь, когда тебе чуть за двадцать,
а вот как жить в круглосуточной депривации сна, места, денег и сил?
Дочь научилась сидеть, затем ползать, затем ходить.
А когда засыпала у тебя на руках
ты телом вдруг знал, что оно будто давно было лишено куска,
его вернуло, когда она родилась.
Каждый вечер, пока она грызла твой палец,
моргала все медленней, становилась теплее и тяжелей,
было впору плакать и петь:
ты что-то шептал прямо в пух на ее макушке,
который пах как самая нежная в мире хрень.
Для тебя нет ничего главнее, наверное, и теперь.
Жена начала чаще покрикивать на тебя за мусор и за носки.
Ты стал понемногу бухать, чтобы чувствовать себя живым.
И каждый раз по ночам узнавал ее тело
до крика, будто кавказский пленный,
голос, от которого мир становился как море летом,
будто вернулся типа такой с войны, а тебя вдруг помнят и рады.
Так как-то и жили: ржачи, скандалы, сексы, колдобины да ухабы.
Папа устроил тебя в политех, чтобы от армии и чтобы как у людей,
а знакомый бандит предложил работу:
мотаться в финку, оттуда - возить барахло, туда – водку.