* * *
Что же взять тебе в толк со стола, где и крошки мучной не предвидится?
Застолбил ли кто генную ненависть, перекрыв твоим дням кислород?
В горизонте венозной любви я бы вывел из плена кириллицу:
опресноки жевательной вежливости выдавая, — до кости пороть.
Сон не слышу и в свет не вхожу — затемнения в жаберной полости.
Юг и Север проходят по корпусу — как магнитная стрелка к нулю.
Не плацкарта ведёт разговор, где все полки народом заполнятся,
но тупую небритую голову — в «мировой океан» окунул!
Жду ль чего? Иль мерещатся мреж — золотые силки в душу Господа?
Круговою порукой вне очереди раздадут по письму между глаз.
Белокурой породе людей перед тем, как вторично господствовать,
надо б чёрной дырой чтоб над Африкой — голубая планета зажглась.
Вот и жми на дощатый причал, запуская кораблики по морю, —
Австро-Венгрия канула в прошлое, но Россия приходит в себя.
Знать, в тяжёлый руля поворот что-то римское впору припомнили,
когда в тоге на голую задницу шли на Форум в сенат заседать.
Да откуда б и взялся раздел! не к природы ль зигзагам готовятся?
где дискретную линию времени ряд открытий поставит под пресс.
Что случится в китайской Москве — отзовётся и в польской Грунтовице:
Дойчланд-гранд-трамп-отелем над Вислою воеводство к присяге
привесть.
Был смущён — но тянулся к руке, где пригоршнею время отмеривало:
на каких новой силе условиях в той же Ялте поставить предел?
Так, в пылающих снах по Литве родословное видел я дерево,
три шестёрки где в образе делания светлый ангел в ветвях проглядел.
Видно, время пришло говорить, но не явно — а в виде отсутствия:
как бы так, невзначай, вроде промаха — наводить свою тень на плетень.
Подмечать свою «малую жизнь» — как подсолнух на грядке красуется,
и у рёбер бревенчатой мельницы чёрный ворон на столб налетел.
Телетайпные мысли oнлайн входят в зону повышенной смежности:
за один микрозайм у компании — во всех точках Земли ворковать.
Но любой телефонный звонок, как и сносный компьютер, —
прослеживаются,
что особенно важно политикам: кто там третий залез в их кровать!?
Убаюканный прошлым страны, ты — на уровне генов — в мутации:
гаплогруппа устойчивой поросли переходит с другими в обмен.
Пока длинный клубок РНК в туалетном бюро отмотается —
по законам весёлой статистике — знать, надолго застрял абонент.
Я, наверно, с течением лет, становлюсь неким странным подобием,
вроде монстра на лестничной клетке, распахнувшим две полы в привет.
Ещё пару небесных бросков — и совсем обойдёшься без обуви,
поменяв полюса крупной одури, где спикирует в ров интроверт.
Угловой кругозор округлять любит женщина в формуле аиста
и, наседкой счастливого случая, запускать сковородкою в дверь.
Но, шампунем ей патлы промыв, коль такая возможность представится,
в перламутровом сходе архангелов — ей себя без остатка доверь.
Дева видит и глубже и вдаль — генофонд в ней «Давида» выискивает,
когда с мокрою шваброй на выходе выплывает в чём мать родила.
Так, банкиры — смышлёней творца — заезжают за модною «кискою»
чтоб, контору захлопнув под вывеской, ставить в двери туземца-орла.
Так, приматов стабильный самец, запустив свою ветвь в эволюцию,
удивлён был бы сильно увиденным, и, быть может, и семя б отверг:
с рукавов двух враждующих рек в один мир хромосомы вольются ли,
размывая Европы различия, — чтоб одним над другим взят был верх?
Голубая вербальная кость и — Россия в фарватере Промысла, —
наводящая ужас на недругов, но для сирых — открыть закрома.
Почему-то июльским дождём Достоевский «Стамбулом» припомнился:
в дневниковые записи кормчего, спутав ноги, как в тень, захромал.
С той ноги ли он сам диктовал? Или, может, от «глины» отлынивал?
Может, крепко вздохнув над историей, не нашёл в ней на зуб ни гроша.
Так, Кузнецким, булыжной порой, выходил я под спуск на Неглинную,
чёрным рынком чтоб нужною книгою контрабандный обмен завершать.
Кто-то синглы носил под пальто, кто-то джинсы в подъездах примеривал;
кто икону, как девочку с улицы, обернув в простыню, предлагал.
Сногсшибательный спрос на вещизм открывался с подачи Америки,
где невиданный взлёт техногенности непохож был на образ врага.
Видно, нужен был вход в их мечту — доминировать Римом над прочими,
чтоб однажды, киношкой насытившись, вдруг почувствовать: роль не для
нас.
Сырьевой кладовою страны чью-то спесь над собою упрочивать —
для того ли Россия в семнадцатом, сбросив Трон, из руин поднялась?!
Для того ли генсеков в гробу провожали с почтительной трезвостью:
«Да когда ж эти старцы угрюмые как один в мир иной отойдут!».
Крепостною стеной вкруг Кремля новый контур столетий вырезывается:
под копирку, размножен — как в матрице, — заселяется вид твой в тайгу.
За повтором на Дальний Восток — к титулованным пойлам провинции,
где громадные га ждут правителя, и земля залежалась — чтоб дать.
Дальнобойщикам в группе колёс прям с Ковша парный куш опрокинется,
не забыл бы лишь, выпив с приятелями, на вокзале штабной чемодан.
Да с какого ж вокзала туда?! — вертолётом на месте всех выбросят,
как тосканскую жажду быть первыми — заглушить рецидив за рулём.
За слоённою хвоей лесов — как посёлки застанут на выросте —
темпераментней карты генетиков R1 будет в a закруглён.
Так Равнина породистых дней разводила народы на выселки —
обживать под рукой территории, чтоб начать своим прайдам отсчёт.
Белокурая тварь под луной, от структур шимпанзе хоть зависела,
но за малой своей непохожестью — словно заступом, хвост отсечёт.
Кто ж вселился в тебя, гоминид? Кто вдохнул в тебя дивную миссию —
подводить под себя ход истории, чтобы стать всеначалом начал?
Видно, в странном был здравии Тот, Кто тебя над планетой замысливал,
ибо, судя по сделанным выводам,— для Него б то конец означал.