Рядом с домом стояла академия тенниса. Около академии тенниса, в траве, всегда лежали маленькие желтые мячики. Видимо, ненароком они вылетали с корта, поэтому каждый день, если напрячь зрение, можно было найти нового цыпленка. Дома у меня было уже около тридцати цыплят, они лежали на полу и не хотели есть.
Иногда кто-то из них исчезал, закатывался под диван или стол, но я не торопилась возвращать его на место – пусть поживет на свободе, подальше от чужих взглядов.
Когда приходили гости, они всегда просили у меня пару-другую – всем сразу же хотелось играть в теннис у себя на даче. Но я не давала – цыплята итак видели слишком много ударов.
По воскресеньям домой приходил преподаватель фортепиано. Он садился на банкетку, улыбался и учил меня бить по клавишам.
- Подними ладонь выше, - говорил он, - представь, что ты сжимаешь в ней что-то круглое. Если ты не научишься, ты не сможешь играть бегло. А еще можно переиграть руку.
Я не знала, что значит переиграть руку. Возможно, это значило выиграть у нее, у руки. Выходит, чтобы хорошо играть, нужно быть побежденной, а почему?
- Когда играешь, не нужно думать, куда нажать, иначе звуки не будут естественными, не будут литься сами, ты будешь сбиваться. Думай только о настроении, смысле. Хотя... скорее, чувствуй.
Что же делать с настроением, - думала я, - если фортепиано расстроено, и сам препод так часто об этом говорит. Может быть, пианино не нравится, что я ударяю по его клавишам, от того оно и грустит. Но ведь иначе играть нельзя?
Однажды, когда ушли родители, я подняла черную крышку. Под ней натягивались струны, шелестели на воздухе маленькие деревянные молоточки. «Так вот в чем дело, - испугалась я, - пианино бьет себя само, а я – то ли помогаю, то ли лезу не в свое дело. Все молоточки собрались внутрь, там им спокойно и темно. Им нет дела ни до какой музыки: наверно, они даже ее не слышат. А я ради нее должна забыть о них и об ударяющих их пальцах?»
В коридоре перекатывались маленькие желтые цыплята, и пусть я не слышала этого, но чувствовала, что в них что-то меняется. Цыплята никогда не вырастут, а я расту. Может быть, с каждым днем они просто кажутся меньше? А когда-нибудь, когда я стану большой, они исчезнут совсем. Их можно будет только представить внутри ладони, играя на фортепьяно. И то – тогда я уже не буду думать об этом. И цыплят не станет.
Я вышла гулять, шел дождь. Вдоль дороги стояли припаркованные машины. К заднему стеклу одной из них прилипла травинка, она была похожа на ногу кузнечика. Нога на меня не смотрела и от этого казалась еще живее.
- Привет, - сказала я ей.
- Привет, - ответила она. Но скорее всего не мне.
Новых мячиков не было, и я вернулась домой. Дома были тетя Света, Дима и много гостей.
Они съели торт, и тетя Света подарила мне ракетки.
- Нужно играть ими в теннис, такое у них предназначение, - сказала она, обращаясь то ли к одному из мячиков, то ли ко мне, - а ты как думаешь?
- Разве мы это решаем? – спросила я.
Когда мы с Димой зашли в мою комнату, я притянула его и прошептала на ухо:
- На самом деле это цыплята.
- Правда?
- Ага.
- И что ты с ними делаешь?
- Ничего.
- Тогда почему они цыплята?
- Я не знаю.
Дима посмотрел на меня задумчиво, а где-то в другой комнате зазвонил чей-то телефон.
- На самом деле, - сказал он шепотом, - это утята.
- Правда? - спросила я.
- Да. Они должны поплыть. Давай отнесем их к речке и посмотрим.
Мы взяли пакет, сложили в него все мячики и отнесли к берегу. Дима подошел к воде, и цыплята попадали вниз, осторожно приземляясь на воду.
- Смотри, плывут, - сказал Дима, - скоро они будут далеко-далеко.
Но я не слушала его. Желтые шарики ложились на воду и впервые казались незнакомыми и безжизненными. Они совсем не были утятами, но и цыплятами тоже. А кем или чем?
- Когда нибудь они впадут в тихий океан.
- Пошли домой, - ответила я.
В воскресенье я снова ждала препода по музыке, и чем скорее приближалось время занятия, тем меньше мне хотелось касаться фортепьяно. Когда часы показали два часа дня, мне стало скучно и я снова подошла к крышке.
В крышке отражалась вся комната, и отражалась я. Только все было чуть темнее. Я помахала рукой, и оттуда мне тоже помахали рукой. Я отошла на пару шагов, потом вновь подошла, потом повернулась вбок, и когда раздался звонок, а мама пошла открывать, мне очень чего-то хотелось, а чего – я никак не могла понять. То ли научиться играть – так здорово, чтобы даже не чувствовать пальцев, а только музыку, то ли собрать заново всех цыплят – но как, если они не цыплята? – то ли записаться в академию тенниса и выиграть у всех соперников, так, чтобы Димка открыл рот. А может быть мне хотелось, чтобы кто-нибудь с той стороны крышки дал мне имя.