На полуночной Карачёвке
- следы невиданных зверей.
Зевая, блудная девчонка
волочит сумку до дверей.
Водитель сонный прячет тыщу,
пройдя пятьсот в один затяг.
Сощурив веки, мама ищет.
И улыбается, найдя.
И вроде сразу потеплело
во всей центральной полосе.
Ты с берегов небораздела
ныряешь в облачный кисель.
Как гравитация, отчасти,
тебе не даст взлететь до дна
терапевтический участок,
к которому прикреплена.
У мамы - борщ и две морщины,
а папа куртку затаскал.
И в густоте его щетины
с улыбкой мирится тоска.
Здесь каждый угол ждёт мизинца,
гремят басовые ключи,
и кто-то тихо матерится,
на пятке прыгая в ночи.
Велосипедные маршруты
по Комсомольской до моста,
где щёки, словно парашюты,
мешают разогнать до ста.
За две минуты до рассвета,
пройдя дверные косяки,
ты ставишь велик на газеты,
где напечатаны стихи.
Сквозь пикселя москитной сетки
ноздрями тянешь небосвод.
Там в центре солнечной системы
пыхтит подсолнечный завод.
Большая жёлтая пилюля
плывет в фарватере Оки
и подшивает кукле Юле
недостающие куски.