Я, обычная девочка, учусь в самой обычной школе. Ну, точнее, не самой, потому что это – физико-математический Лицей, и уровень преподавания выше среднего. Но в остальном
моя школа ничем не отличается от сотни других. Мимо меня проходит девочка на лабутенах с айфоном в руках. Следом бежит какой-то восьмиклассник и очень спешит, потому что перемена скоро кончится, а он еще надеется успеть покурить в соседнем дворе. Я стою у окна и на скорую руку доделываю домашнее задание. А за окном – первые пасмурные дни Великого поста...
У моего одноклассника звонит телефон. На звонке стоит какая-то хорошо известная мне песня Linkin Park. Я тихонечко подпеваю, и одноклассник удивленно смотрит на меня.
– А рок же вроде это, как там у вас… Для сатанистов?
– Кто тебе сказал?
– Так ведь в брошюрке какой-то было…
Ох уж эти брошюрки, горе наше. Перепичканные устаревшими словами, пугающие вечными муками за пользование интернетом и лаком для когтей, мозолящие глаза безвкусно выделенными курсивом цитатами из Библии…
– Нет, конечно! Я, например, тоже рок слушаю, и ничего. Даже в группе пою.
– Ну, ты-то понятно, а другие? Ведь РПЦ против рока?
Что же это за жуткий зверь такой, РПЦ? И почему со мной всё понятно? Что я, одна неправильная? Да вроде нет, среднестатистическая такая индивидуальность: думаю, что иду против системы, а сама качусь кубарем по проложенной давным-давно тропинке. Но ничуть и не грущу из-за этого, ведь в списке моих целей нет графы “стать самой креативной”.
– Ну… Официального мнения РПЦ по данному вопросу в принципе не может быть. В Церкви много людей, и каждый имеет право на свою точку зрения.
– А если босс вам скажет, что рок – это плохо? Вы послушаетесь?
– Кто-кто скажет?
– Ну этот, как его… А! Патриарх, Папа ваш.
Босс… Всё-таки где-то глубоко в крови русского человека в обнимку с ДНК живет скрытая жажда бесспорного царского авторитета.
– Мнение Патриарха – частное мнение. Вот если соберется Собор и десятки представителей Церкви придут к какому-то решению, то да, это будет официальным мнением Церкви. Но уверяю тебя, из-за рока Собор никто созывать не будет.
– Да… Странно всё-таки у вас.
Ох, не знаю, не знаю… Мне у вас тоже не всё понятно. Хотя, что это за “вы” и “мы”? Те же люди, те же человеки, те же граждане одной страны, те же покупатели в одном магазине, те же пациенты из плоти и крови в больнице. Из плоти и крови… Вот, пожалуй, единственная наша разница. Но как объяснить её, как перевести на современный, загаженный словами-паразитами, русский язык весть о “благоутробии Божием”, “животворящем Теле” и “страшном Таинстве”, которое мы вкушаем “в живот вечный”?..
Одна из педагогов-организаторов, милая улыбчивая женщина, видит меня и зовет к себе в кабинет, чтобы вручить шоколадку за участие в каком-то школьном мероприятии. По дороге, глядя на мой не совсем здоровый вид, заботливо интересуется:
– Маша, ты как-то не очень выглядишь. Постишься?
– Да я просто не выспалась сегодня, с уроками засиделась…
– Это же так вредно. Не постись, Христа ради!
Не постись. Христа ради. От неожиданности останавливаюсь и смотрю на нее. “Женщина, Вы серьезно?!?”
– Ой, что-то я, кажется, не так сказала…
Да уж. Себя можно обмануть, а язык-то не обманешь. Он хоть и загаженный, да всё равно Великий и Могучий. И будь ты трижды атеист, от слова “СпасиБо(г)” ты никуда не денешься… Вздыхаю, беру шоколадку и иду на урок. Домашку сделать не успела, а потому получаю заслуженный трояк и пару ласковых в придачу. Настроение становится соответствующим.
После школы сажусь в маршрутку на самые дальние места, снова к окну. Притягивают они меня чем-то, чаруют. Люблю наблюдать из них за людьми, птицами, грязными ползущими каплями… Вдруг чувствую на себе чей-то чересчур пристальный взгляд. Аккуратно поднимаю глаза и вижу, что напротив сидит мужчина неопределенного помятого возраста. Отворачиваюсь и прижимаюсь щекой к стеклу. Но снова чувствую взгляд и не могу сосредоточиться на попытке мысленно решить сегодняшнюю задачку по геометрии.
– Девушка, извините…
Вздрагиваю и испуганно смотрю. Может, просто знакомый? Нет, таких знакомых ни у меня, ни у родителей точно нет.
– Девушка, Вас как зовут?
– Маша, – неразборчиво шепчу я.
Он, не расслышав, наклоняется ко мне поближе, а я стараюсь вжаться в спинку кресла. По телу бегут неприятные мурашки. Не то, чтоб я профессионал, но запах спирта от прочих отличить могу.
– Маша? Да, Маша, конечно… Маша, извините, а вы – татарка?
– Нет. Я русская.
– Да? Странно… Понимаете, просто у Вас лицо, как в храме.
Конечно, я не могу со стопроцентной точностью утверждать, что в моём роду не было татар. А если и были, что за беда? Ничего не имею против них. Но… Теперь я знаю, что моё сонное, слегка бледное от усталости лицо – татарское лицо из храма. Чудесная новость.
– Не знаю…
Мужчина, не сводя с меня глаз, откидывается назад.
– Маша, вы же святая? Это мы, собаки, в храм бежим, только когда горе. А вы – всегда там… Знаете, мне 30 лет, и жизнь моя бессмысленна.
Да что ж ты делать будешь! Пора снимать платок и надевать шапку, приключений меньше будет. Да, в платке удобнее и теплее, но я к таким беседам не готова…
– Меня мама в 30 лет родила, так что может и у вас жизнь только начинается, – пытаюсь пошутить я.
– Нет, я пропащий, это точно… А вы замужем?
– Извините, мне 15 лет.
– Ну что вы врете… – укоряюще кивает он.
Что мне теперь, дневник ему свой показать? Привязались к ребенку, понимаешь ли…
– Маша, только не сердитесь, я всё понимаю… Я вам поисповедуюсь, можно?
Не дожидаясь моего ответа, он снова наклоняется ко мне и начинает что-то горячо и искренне шептать о какой-то женщине и их разваливающемся браке, об ипотеке и начальнике, который уж точно будет гореть в аду. А я, дыша ртом, чтоб не чувствовать запах, пытаюсь помолиться за него... К счастью, его остановка. Он благодарит меня, а я, чувствуя облегчение, улыбаюсь:
– Приходите в храм лучше. В субботу вечером, там батюшка будет.
– Да, надо…
Он выходит. Я смотрю в окно на его удаляющийся силуэт и почему-то чуть слышно смеюсь. А в сердце уже начинает заползать тоска. Вспоминаются многочисленные и ужасно однотипные истории, в которые я умудряюсь вляпываться. “Девушка, здравствуйте! Мне нужна хорошая православная жена. А то моя совсем плохая”, – и непременный запах, и помятый вид… А что, весьма удобно. Погулял лет эдак 20, а потом ищет ангела во плоти, не тронутого плесенью порока. А куда девать ту, неангельскую, но вполне реальную уставшую женщину с выплаканными глазами? И скажите, ну за что ангелу вместо неба – гнилое болото? А ведь находятся такие, решившие, что смысл их жизни – тянуть за собой вверх это дитя с бутылкой. Да только крылья – хрупкие, падение – глубокое, и бутылка вскоре – общая…
“Ох, ну и мысли у тебя веселые”, – недовольно бурчит живот, и я понимаю, что ужасно проголодалась. Но магазинов поблизости нет, и я, увязая в весенней грязи, подхожу к обшарпанному монастырскому корпусу. Здесь расположена воскресная школа и краеведческий кружок, в который я недавно попала. Честно признаться, с историей я никогда не дружила, но всегда ее любила. Здорово сидеть в таком вот старинном здании и слушать рассказы о людях, которых давным-давно уже нет, но чьи решения изменили ход истории и, может быть, мою жизнь…
Сегодня в кружок пришли три новенькие девочки, младше меня на один-два класса. Краем глаза замечаю, что они шепчутся и всё время поглядывают на меня. “Мы что, станем такими же?” – испуганно говорит одна ухоженная девочка в рваных джинсах. Да уж, их испуг можно понять: сурово молчащая девушка в черной юбке и черной шубе, в старом платке и с лохматой головой, да еще и с татарским лицом из храма… “Что ж ты, голубушка, людей пугаешь? Где же исполнение Евангельских слов о главе, политой елеем, и о нарядных одеждах? Эх ты, фарисей”, – укорительно пульсируют виски, но я категорически с ними не согласна. Ведь дело совсем не в том, что я возомнила себя великой постницей. Просто действительно проспала и одела, что под руку попалось, да еще эта геометрия… Ну что мне, каждую секунду жизни красавицей быть? Эдак с ума сойти можно.
Оказывается, что я живу с девочками в одном районе, а потому мы вместе ждем автобус. Они никак не могут перейти с боязливого “Вы” на “ты”, хотя я уже ошарашила их признанием о своем возрасте.
– А Вы, то есть ты… прям в школу ходишь? – не могут поверить они.
– Ага, хожу.
– Что, прям вот так? – рассматривают они меня с ног до головы.
– Прям так.
– А тебя… не обижают?
– Меня? – смеюсь я над этой наивной мыслью. – Да я сама кого хочешь обижу! Шучу, конечно, мы дружные.
Мы беседуем про школу, но вот я мельком упоминаю о том, что у меня четверо родных братьев и сестер.
– Ой, бедненькие, – почему-то жалеет меня девочка в джинсах.
– Да вроде не такие уж и бедненькие…
Девочка мнется и крайне деликатно, как бы боясь меня обидеть, спрашивает:
– А ты сладкое когда-нибудь ела?
Много мне задавали странных вопросов, но такой… Зависаю на мгновение, а потом резко надуваю свои весьма внушительные щеки и говорю:
– А что, по мне не видно?
Выглядит это очень забавно, и девочки начинают хохотать, а потом рассказывать мне свои нежные девичьи секреты, уже не боясь оскорбить мои чувства упоминанием Макдоналдса и Джонни Деппа. Я слушаю их и знаю, что мы непременно подружимся, и я всегда буду им со смешливым укором припоминать наше первое знакомство...
Да, много мне задавали в те годы странных для меня и животрепещущих для кого-то вопросов. Часто я терялась и говорила какую-то чепуху, потом переживала из-за этого, пыталась найти ответ… Спасибо всем, кто задавал мне эти вопросы. Благодаря вам я поняла, что многого не знаю. Благодаря вам я, робея, вошла в старинные узорчатые ворота, чтобы за белыми монастырскими стенами встретить Истину…
Говоришь, рок для сатанистов? Глупость это, милый друг. Рок – всего лишь робкая попытка порвать золотую цепочку на щиколотке, сбросить с невидящих глаз повязку. Ты же прекрасно знаешь, о чем кричат расстроенные гитары: о горькой боли, о вдребезги разбитом сердце, о бездонной пустоте и одиночестве. Но знаешь ли ты, что в храме через дорогу поют о том же? О несбывшихся мечтах, потерянном рае, нарушенных клятвах, предательском поцелуе в ночи, жестокой смерти и торжестве зла. Разница лишь в том, что гитары не знают последний куплет…
Слушай, младенческая душа, свою колыбельную. Томись о прекрасном, смотри в невыразимой тоске на небо. Однажды ты услышишь Музыку и вздрогнешь, и поймешь, что виртуозные соло и сложнейшие ритмы были лишь подготовкой к хрустальному унисону.
Имя этому унисону – Любовь.