провожали его всем посёлком и узкая улица
от потока селян напряглась, как изогнутый меч,
и стареющий мэр, не привыкший на людях сутулиться,
запинаясь, читал по бумажке прощальную речь
о не лёгкой судьбе патриота в рядах оппозиции,
о его достижениях в трудной идейной борьбе,
и в крещенский мороз, по причине медлительной дикции,
замерзала слюна на трясущейся синей губе.
хоронили его, согреваясь от стужи лопатами
и ломами кроша не податливый северный грунт,
и на спинах коллег, ставших вдруг некрасиво горбатыми,
захрустел тёмно-серый ледок через пару минут,
а в сторонке от всех горевала соседка усопшего,
вспоминая о том, как он к ней забегал на часок -
понимавший, что нет ничего в этой связи хорошего,
если годы текут, как сквозь пальцы холодный песок.
поминали его, не касаясь стаканов стаканами,
восхищаясь, как он уголёк выдавал на гора,
и, вдову раздражая, от водки запальчиво-рваными
вереницами слов, не могли разойтись до утра.
и уже к сентябрю, тайным недругам на удивление,
над могилкой поднялась плита, на которой - портрет,
даты, орден, цветы и, как жизни итог, заверение
"любим, помним, скорбим", а должны были высечь "поэт".