Дом
Небо нам будет домом.
Сёстрами станут птицы.
Облак наполнен громом.
Точится луч денницы.
Зелено поле. Сыто.
Ело и пило вволю.
Много ли выйдет жита,
Детям отдайте долю.
Долю вручите ветру,
Чтоб разносил по миру
Тихую нашу веру,
Звонкую нашу лиру.
Режьте паучьи нити.
Мытарям мыльте шею.
Долю князьям верните —
Царство растил в душе я.
Давний товарищ павший
Хлещет взапой из Леты.
Не было дружбы нашей.
Выстрела. Пистолета.
Рвёт междумирье буря.
Вихрем летят обломки.
Стены курочит дура.
Лом разберут потомки.
Льнут кучевые к дыму.
Им и свинцом налиться.
Срок сыновьям Кыштыма
Гневом ошпарить лица.
Юные лейтенанты,
Скоро, куда как скоро
Вас заберут в атланты.
Небу нужна опора.
Назад в будущее
Распрямится сжатая пружина.
Полетит монголья голова.
Государя верная дружина
Отстоит народные права.
А над полем ворон скличет банду
Чёрных братьев, дедов и отцов.
До фарфора башен Самарканда
Вскормит мясом легион птенцов.
И взойдут, напившись крови, злаки.
Кости павших дёрном зарастут.
Соберутся в стаю вурдалаки,
Полетят приискивать приют.
Никого не будет на просторе.
Только солнце, тучи и луна.
Всё пройдёт. Нахлынут толщи моря.
Наконец наступит тишина.
Предание
Молчание — золото. Речь — серебро.
А колокол — тяжкая медь.
Но гордые люди, что сеют добро,
За веру хотят умереть.
По битой посуде, по ломким костям
Мальчишечий ёрзает танк.
Достанет гробов нежеланным гостям,
Грибов и ужей изо рта.
Сурово дымится под снегом любовь,
Как царская водка чиста.
И тысячу лет с ней рифмуется кровь,
Что плещет в ста свадьбах из ста.
Жена, приводящая в трепетный страх
Пришельца игрою ножа,
А ну — помоги-ка привстать в стременах,
Увидеть далёкий пожар.
И если не семенем в лоне твоём —
Лесами, полями взойдём.
Во вражеских глаз ледяной водоём
Проникнем калёным гвоздём.
Нас матери выносят новых, иных,
Совсем не похожих на нас.
В долины неведомой древней страны
Врастёт новорожденный класс.
Прозреет, читая слова на камнях,
На небе, в траве и воде.
И сложит легенду о проклятых днях,
О жгучей ползучей беде.
Молчание — золото. Речь — серебро.
А колокол — тяжкая медь.
По-доброму вырвет у беса ребро
Разумный, надёжный медведь.
Походная песня
Красное солнышко ласково жжёт.
Это Владимир с друзьями идёт.
Никнут, потравлены горем, поля.
Оскудевает земля.
Но для дружины ничтожен предел.
Враг содрогнётся от подлинных дел
Славного войска. Рыгнёт богатырь.
Дамы вдохнут нашатырь.
Волки завыли по тёмным лесам.
Где-то на юге бушует ислам.
Латника тяжко везёт першерон.
Слово — суровый закон.
Станут охотники по номерам.
Стихнет дозволенный шорох и гам.
Дичь затаится, обречена.
Сердцем трепещет она.
В братины льются хмельные меды.
Были б довольны сегодня деды.
Крепко их держит могильный курган.
Помнит поганый каган.
Идол изрублен, уклончивый врун.
В щепки в порогах разбился Перун.
Красное Солнышко знает один,
Кто нам теперь Господин.
Нам ли тужить, что поляжем в полях?
Тысяча лет — и протопчется шлях.
Жёны и впредь не устанут рожать
Новую смелую рать.
Череп дожди отмывают в степи.
Греки мудрят, но не вычислят пи.
Что-то огонь начинает чадить.
Значит, пора уходить.
Знайте, как мы окунались в рассвет.
Как мы за русских держали ответ.
Мы вас не видим. Но вы после нас
Там, где и должно сейчас.
Континент
Что нам орда? Славянок злые муки…
Мы дальше, дольше мудро тянем руки.
Как сахар тает поднебесный Киев
В необозримой снежной Эвенкии.
Морозный наст хрустит, как пачка вафель.
И на больниц смертельно белый кафель
Ложится алый глянец подозрений.
Пространство наше рвёт нездешний гений.
Едва ли Бог — но кто-же? — метит шельму
Бельмом в глазу. А та — вкушает нельму
И, тёмным словом славя матерь-альму,
Напалмом валит и сосну, и пальму...
Там, на снегу, у самой Чёрной речки,
Пылают избы, коченеют печки.
И Конан Дойля пляшут человечки
В мозгу старлея, что сжимает «стечкин».