***
Ещё недавно серая мысль назойливо бормотала в моей голове:
тошно мне, матушка, тошно…
Вскоре природа-матушка разразилась
молниями на всё небо и оглушительным громом.
Дождь прошёлся по ночному городу,
погрузил мысли в безмолвие и был таков.
Следующее утро оживил порывистый ветер.
Он принёс иллюзию свободы,
в его дыхании угадывался аромат роз.
Из молчания вылупилось несколько слов.
Едва коснувшись ленты Мёбиуса,
они полезли муравьями в поисках выхода,
наталкиваясь на устойчивые словесные конструкции –
"стена мрака", "двери в песке".
В голове включилась некогда популярная песня:
"В доме моём много друзей,
звуки музыки дотемна,
много смеха и много долгих дней,
когда я совсем одна…"
Что, если скомкать лист социума в своей памяти,
сжечь его, как Александрийскую библиотеку?
– Помнишь себя маленькой? – неожиданно спросил муравей.
– Помню.
– И?
– В детстве казалось, что я потеряла память и поэтому у меня пустая голова.
– И?
– В попытках вспомнить, я задавала много вопросов, позже – много читала.
– И?
– Я всё ещё пытаюсь что-то вспомнить.
– Что?
– Что-то главное…
***
"…Сегодня поверхность моря похожа на пенку бульона.
Солнце – румяный, увесистый блин – выплывает из наваристой жидкости,
набирая высоту, обретает видимый объём и лёгкость.
– Надо впустить в себя утро. Открыться и впустить утро, заполненное блинами…
Анжела произнесла слова осторожно, с опаской,
будто пробовала на вкус каждый звук.
Вокруг не было ни души, но серые камешки,
отшлифованные морем, своим шорохом намекали, что вместе они
обладают если не душой, то хотя бы энергией жизни.
Разноцветные лучи касались лица Анжелы, возвращая её
в сегодняшнее утро, в неизменное желание – не вспоминать Марию…"
…Всякий раз, когда вижу эту женщину, хочется нафантазировать
лёгкую словесную формулу, способную изменить её жизнь.
Но слова знают о жизни гораздо больше меня
и объединяются в тяжеловесные конструкции с мясным душком.
О судьбе Анжелы известно немного – убила мужа, отсидела срок,
вышла на волю, сын домой не пустил. С тех пор она –
завсегдатай сборищ местных алкоголиков –
скитается неподалёку от своего дома, до самого лета
бродит по округе в истрёпанной временем чёрной дохе.
Иногда танцует, что-то напевая. Её движения всё ещё грациозны.
Зима превращает её в неуклюжее существо.
Анжела днюет и ночует возле девятиэтажки,
в закутке, в котором раньше стояли мусорные контейнеры.
Спасаясь от мороза и ветра, женщина,
больше похожая на потерявшуюся тень,
обкладывается мешками с тряпьём и кульками с едой.
Кажется, даже собутыльники её стесняются.
Но Анжела не скучает – у неё есть постоянный собеседник.
Он говорит изнутри её тела, его скрипучий бас
прорывается наружу, заставляя её голосовые связки
работать на него, на его сущность.
Люди думают – Анжела допилась до белой горячки.
Её не интересует их мнение – она не чувствует себя одинокой…
"…Быть увиденной – так она определила своё желание,
родившееся в далёком детстве и не покидавшее её
до самого первого серьёзного проступка.
С тех пор Анжела перестала считать свои проступки,
понимая, что судьбу набело не переписать.
Был ли стыд? Вначале – да. Потом – сожаление о своей ущербности
и вызов всем, кто, по её мнению, был чище.
Бабушка часто вспоминала Марию.
– Ты родилась в один день с ней, мой ангел, – ласково обнимала она маленькую Анжелу.
– Бабуль, ангелов можно обижать? – спрашивала та, вспоминая соседского мальчишку,
ни с того ни с сего ударившего её кулаком по спине.
– Мария видит всё, – словно невпопад отвечала бабушка.
С каждым прожитым годом Анжеле всё меньше хотелось быть увиденной…"
…Грязь, вонь, исходившая от неё и её пожитков,
беспокоила жильцов многоэтажки. Изгнать, выжить, вышвырнуть, –
основные глаголы, метившие своими острыми лезвиями
в её жалкое существование.
Анжела интуитивно чувствовала себя защищённой:
– Попробуйте меня обидеть, увидите тогда…
Никто не решался вступить с ней в явное противостояние,
пока не лопнуло терпение домоуправа.
Однажды, когда она куда-то ушла, он собрал её вещи и
вынес на мусорку, затем сам вымыл водой с хлоркой пол закутка и
заставил его мешками с цементом.
Несколько дней подряд Анжела неприкаянно бродила возле дома,
жалуясь своему собеседнику на обидчика.
Прошло несколько месяцев, домоуправ умер. Умер дома, внезапно.
Говорят, не выдержало сердце …
"…Вспомнить, непременно вспомнить защитника.
Нет, не Марию. Её она совсем не чувствовала.
Вспомнить кого-то, кто был раньше, кто защищал, слышал её.
Анжеле показалось, его образ проявился, когда она впервые смотрела
фильм "Золото Маккенны". Добрый, сильный,
но похож не на шерифа, а на бандита Джона Колорадо…
– Бабуля, бывают добрые бандиты и убийцы? – не находя внутри себя ответа,
в который раз интересовалась Анжела.
Бабушка молчала, а после отвечала, словно невпопад:
– А я часто думаю, сколько нас – с "каиновой печатью"?…"
… Ещё несколько месяцев назад она – пьяная, в неизменной чёрной дохе,
шаталась по округе, бормоча что-то невнятное. Иногда можно было
различить слова:
– Где мой сын? Кто его видел? – вопрошала она.
Скрипучий бас тут же отвечал ей:
– Где-где… в Караганде! Выпей и усни…
…Недавно я увидела её мрачную одёжку под кустом возле моего дома.
Вскоре обнаружила саму Анжелу. Она полностью преобразилась –
в чёрных узких брюках, белом пиджаке, в стильной ковбойской шляпе –
сидела на качелях, пела скрипучим басом колыбельную.
Она ли это? Или защитник окончательно выбрался наружу,
и теперь охраняет сон её души, пока Анжела не вспомнила о главном?..
(продолжение следует)