Была она женщиной редкой,
в полярных зимовьях жила,
встречала медведей не в клетках,
а там, где полярная мгла.
Мужчины ее выбирали,
она выбирала мужчин:
венчали холодные дали,
прощались - под шорохи льдин.
В минуты своих одиночеств
писала стихи, и текла
река - за листочком листочек -
в бездонное чрево стола.
На пенсии ей подфартило:
не в Мурманск ее занесло
а в город, красивый, без пыли,
где чистое в окнах стекло,
где все по-английски болтают,
где моют с шампунем асфальт
и птицы куда прилетают
холодные дни переждать.
И там, подключась к интернету,
она распахнула свой стол,
и тексты рванулись по свету,
засыпав бумагою пол.
Старея, она тосковала,
старалась стихом воссоздать
всех тех, что она целовала,
жар тел, что уже не обнять.
Слова лучше крепкого спирта
пьянили несбывшимся - тем,
что струнами в гулкости быта
звучали в подтексте всех тем
желанием звонким и страстным
любить, но уже не во льдах -
не немощной, старой, несчастной,
а юной, бессмертной, в веках.
Но как и во мраке когда-то
арктической ночи, она
была лишь отчасти крылата
и временем обречена.
Во всполохах воображенья
и жажде взаимной любви
она отдавалась мгновенью,
рождая из боли стихи.
Колдунья, ведунья, сирена...
Заслушайся лишь - пропадешь
в ее искривленной вселенной,
чьи звуки - услада и ложь.
Сатир
Жил сатир... Он был поэтом.
Козлоногим и веселым,
и открытым для приколов
и объятий нежных дев.
Вырос он в стране советов,
к красоте другого пола,
к русской речи и застою
сердцем, телом прикипев
Девы-козы сразу млели
от его словечек, взглядов,
соглашались без ломаний,
предложи лишь, на интим,
и кружились кроны елей
под фатою звездопадов,
и казалась жизнь сверканьем
на прогулке рядом с ним
Он женился и развелся.
Слишком выбор был огромный
женщин, скромных и нескромных,
и готовых полюбить
смелый взгляд, мохнатый торс и
слов незримую корону -
поэтические звоны,
эротическую прыть.
Время, впрочем, поменялось,
перестройка накатила,
и успешно докатила
до конечной все страну.
Наступил сначала хаос,
а потом года могил, и
близких близкие забыли,
обьявили им войну
Но пока стреляли где-то,
убивали планомерно,
в интернете всеобъемном
он стихи публиковал,
в меру льстил другим поэтам,
пил (но все-таки - не серу),
и свой рейтинг мирно, скромно
на вершину продвигал
И хмелели поэтессы
от метафор и намеков,
волновали рифмы, строки,
льстили чувства и подтекст.
Он мне нравился и - честно! -
козлоногость - не порок и
рифмовать в миру жестоком -
не нести к распятью крест
Пушкин умер на дуэли,
Блок - от голода. Расстрелян
молодой кровавой властью
в Петербурге Гумилев.
Найден мертвым в Англетере
на трубе в петле Есенин,
и елабужские страсти
оттеняют смыслы слов
Да, конечно, был Державин,
мудрый Тютчев, Фет, Некрасов,
но пытаюсь я напрасно
в них копыта разглядеть.
Наш язык не этим славен,
он прекрасен и опасен,
он магическая трасса
сквозь предательство и смерть
Жил сатир. Он был поэтом.
Шерсть искрилась, рифмы пели,
а у нимф и без постели
фейерверк сверкал в глазах.
И казалось вечным это,
и звенело счастье в теле,
а минуты не летели -
просто таяли в часах
Все прошло. Старик взирает
на свои стихи и фото,
строчек новых нет, а годы
укротили прежних нимф.
Жизнь, которая без края
и как море полноводна,
для героев новых, модных,
формирует новый миф