... безвестный аналоговый буквализм, как всегда, мы
чем больше фриковых сравнений, незавершённых/ невероятных двойников, (недо)подобий – тем граница ближе
приближение безотходного воссоединения
вызывает брезгливость, – эта мера – она "растворение",
себя стирание во благо: нет: во блажь – безвестность. Во
любое – всякое – иное имя. И
инее
талом, отражающем снаружи, вечером.
Попробуй от макушки отдери
гранёный с голову стакан; подвигай
сперва, сильнее – нет! сильнее, покуда
стакана грани, будто створки, не
раздвинутся, спиралями лучи не
пойдут – уста стакана, в смысле, грани,
вернее, – рога спиральные стакана,
а в них – глаза – ландшафтные картины,
похожие на косточки внутри
безвестного плода, порода слитков
происхождения безучастного рассудка.
За громкой атмосфер бывает снег?
И кромкой безучастного молчания свежести
вчерашней.
Что?
Человек – чересчур уж буквально.
Как и каждое, всё. Человек.
Человеческо-живосковое, вертлявое, вёртко-конечное, палечное.
Человечно-червячно-подвижно-свечное, метафора,
развёртка-разложение-буквализация-нет-продолдвижение реализованной метафоры.
Мозг-ландшафт, человек, трава,
ладонь, плотная слизь. Рвота сравнений
со сравнениями – оживлёнными аналогами(-)
первичным – нет, первоначального. Чушь, буквализм!
всё. Всё это. Оно. Всё. Насквозь.
Монструозная блевота человек, ландшафт, другое. Жулавски во плоти.
Комическое подавление живого. Всегда комическое убиение другого.
Мы так далеко и так плотно зашли в сравнительных изысканиях, что видим теперь над живым превосходство другого, равенстве живого и другого минимум, ненужности живого и другого: всегда комическое убиение другого существа и другого; блеф минимализма.