Мы выросли и не то чтоб циничней, но осторожней и малословней.
Мы не щебечем уже по-птичьи, не бьемся темечком в изголовье.
Мы аккуратнее, злее, четче. Меньше сомнений, решенья - точки.
Раньше со свистом меняли мненье, нынче не выдавишь даже строчки,
чтоб описать, что болит и гложет. Так двадцать семь мам,
не восемнадцать.
Если решиться и подытожить выйдет, что не за что улыбаться.
Выйдет, что мы проиграли левел, время с нас вычли да, обнулили.
В нас прорастало стихов как плевел, чтобы покрыться слоями пыли.
Мы кем-то были, а кем мы стали? Сердце из стали, глаза устали.
Мам, на придуманном пьедестале столько хороших нас полегло.
Мы же всего лишь добра искали, все по пути обращая в зло.
Мы повзрослели, мы много знаем, многое видели, даже слишком.
В общем, поэтому выбираем вместо общения зарыться в книжках.
В общем, поэтому молчаливей. Друг, не высовывайся, не надо.
Здесь по ошибке намастерили на месте рая — подобье ада.
Здесь говорят об одном, желая, ровно обратного.
Заблудились.
Здесь как зверье идет брат на брата.
У отношений синоним — привязь.
Мам здесь никто не умеет слушать, каждый пытается как-то выжить.
Здесь из потребностей — спать и кушать и от подобных побольше выжать.
Мам это страшно, здесь пусто, шатко.
Но мы повзрослели, мы как-то сами.
Так двадцать семь мам, почти тридцатка,
смотрит в упор на меня глазами маленькой девочки в переулке,
ей заплетает подружка косы.
Ей еще долго хранить в шкатулке все не отвеченные вопросы.
Ей еще долго, она смышлёныш, ей еще верится и поется.
Ей не известно, что слово "помощь" не продолжает в себе "найдется"
Так двадцать семь мам, теперь часами
можно барахтаться в "не смогли".
В каждом мгновенье, других спасая,
мы умоляли чтоб нас спасли.