Давай я покрашусь по осени хной
и стану иной —
девицей с инопланетным разрезом глаз?
Такие настырно звенят серебром,
спасенье от них — нищета или бром.
Ты любишь как раз таких неземных зараз.
Запястья изящного бледный излом.
Сиди за столом,
вдыхая до одури запах L'imperatrice.
Так больно, так сладко, игра, то да сё,
немножко о Фрае, слегка о Басё...
И сердце сползает куда-то в интимный низ.
Я стану осеннему свету сродни.
Господь сохрани
любого, кто выпьет его золотой аи.
Ты душу пропьёшь до последнего ах,
истаешь в моих приворотных дождях,
и всё, что останется, — шорох листвы в крови,
кривая обмётанных инеем губ
и дымный лоскут
последнего утра (ты плечи мне кутал в плед);
озёрного зеркала зыбкая ртуть,
в бокалах вино не допито чуть-чуть,
пустая веранда и яблоки на столе...
Давай я покрашусь по осени хной,
родной?