ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА ВТОРАЯ
(Зал для приемов в покоях Петра I. Посередине зала, между двух окон, стоят
напольные часы в деревянном резном футляре, мерно раскачивая маятник.
В зале присутствуют сенаторы и сановники, в мундирах при регалиях и
с парадными тростями, среди них: князья Репнин, Голицын и Долгорукий,
графы Толстой, Ягужинский, Апраксин и Головкин, чуть поодаль, возле двери
в спальню Петра I, стоит архиепископ Феофан Прокопович в окружении нескольких
священнослужителей, одетых в черные одежды. Присутствующие негромко
разговаривают между собой в ожидании выхода императрицы. В зал входит
Екатерина I в чёрном платье и в черной косынке на голове, за ней – Меньшиков и Макаров).
Екатерина:
Несчастьем суждено мне объявить,
что мой супруг и царь наш августейший,
не сможет с нами боле говорить,
он путь земной окончил свой дальнейший.
(Все присутствующие склоняют головы и замирают в траурном поклоне).
Покинул государь свою юдоль,
вдовой со мною стала и Держава,
которую всё время, через боль,
рука его уверенно держала.
Не может жить Россия без царя,
ей свыше Богом путь такой наказан,
а посему, не тратя время зря,
решим, кто будет на престол помазан.
(Окидывает глазами зал.)
Я вижу в зале собран весь Сенат,
сам Бог велел устроить заседанье
и пусть мужи, достойные наград,
рекут слова без лжи и назиданья.
Меньшиков:
(Напористо, пытаясь перехватить инициативу.)
Да, что решать и кто бы возразил
Петру, пред ним сгибая кротко спины,
ведь он корону лично водрузил
на голову своей Екатерины.
А посему, о чём здесь говорить,
какое может быть ещё сомненье?
Зачем нам брань* ? Не будем же корить
друг друга за Петрово изволенье.
Князь Голицын:
(Недоверчиво.)
Но был порядок испокон веков,
пересмотреть который нет причины,
исполнить надлежит, закон таков:
престол должны наследовать мужчины.
Граф Толстой:
Да будет вам здесь стариной трясти,
ведь вроде Пётр всем бороды обрезал,
и что во вред, то надо отмести,
а не плясать с боярством полонезы.
(Про себя, в сторону зала.)
Ну, до чего упрямый правдолюб,
приверженец порядков и заветов...
Актёрствует на людях или глуп,
а может ждёт, что посуля'т монеты?
Прицепится такой вот, как репей,
достанет правдой, как в обед отрыжка,
не оторвать упрямца, хоть убей...
(Про себя, задумчиво.)
А что? Мне эта нравится мыслишка...
(Из спальни Петра незаметно выходит ТЕНЬ).
Граф Головкин:
А где же завещание царя,
наследника не мог он не оставить,
есть смысл спросить про то секретаря:
кто государством ныне будет править?
Макаров:
(Покорно и учтиво.)
Скорбя, не стоит зря надежду тщить,
бывают исключения из правил,
по долгу службы должен сообщить:
покойный завещанья не оставил...
Из-за болезни, видно, не успел,
а может быть, не следуя традиций,
указ свой изменять не захотел,
провозгласив жену императрицей.
Меньшиков:
(Про себя, в зал.)
Ай, да Макаров, вот не ожидал,
что так интригу секретарь закру'жит,
пожалуй, будет славный генерал
и тайного советника заслужит...
(Сцена погружается в сумрак, к рампе подходит ТЕНЬ в луче света).
ТЕНЬ:
Какая низость мёртвым ловко лгать,
как от чумы, от правды исцелиться
и совесть окаянно отвергать,
чтоб благ и положения добиться.
О, сколько их, наследников Иуд,
кудесников бессовестного взора,
глаза, которых убеждённо лгут
без страха обличенья и позора.
Напялят маску, скрыв себя под ней,
подменят правду ложью лицемерной,
не замечая окаянных дней
и наполняя душу мерзкой скверной.
(Тень уходит вглубь сцены, сцена вновь освещается светом).
Фельдмаршал князь Репнин:
(Настойчиво.)
Я чувствую какой-то здесь подвох,
как будто пёс хвостом своим виляет...
Меньшиков:
(Берёт под локоть Репнина и отводит его в сторону.)
Князь, осторожней, как бы пёс не сдох,
который на хозяйку громко лает…
Не сеять смуту может лишь немой,
как дело повернётся – неизвестно,
а государству на'добен покой,
так чтобы каждый знал своё в упряжке место.
Твои награды прошлым зачтены,
а будущее – новые готовит,
когда поймёшь, что все обречены,
кто царскому указу прекословит.
А ты, фельдмаршал, высоко взлетел,
тебе ли быть царицей недовольным...?
Не потерял бы всё, что ты имел,
ведь с высоты и птице падать больно...
(Голицын шепчется с Долгоруковым).
Князь Голицын:
(Высокопарно.)
А может Зе'мский нам собрать собор,
чтоб мог Сенат узнать народа мненье?
Граф Толстой:
(Раздражённо.)
Да по'лноте нести вам этот вздор,
и поумерьте, право, ваше рвенье.
Уж, вам не знать, чем кормится толпа,
когда её пасёт чужая воля,
толпа безумна и всегда слепа,
коль ей глаза деньга'ми замозолят...
(В зал с шумом вваливается группа гвардейских офицеров во главе с генералом
Бутурлиным. Офицеры настроены воинственно и решительно, вынимая
наполовину из ножен свои шпаги, с щелчком загоняют их обратно. Раздаются
голоса: «Бояре матушку нашу обидеть желают...», «Постоим за неё...».
Меньшиков:
(Князю Голицыну.)
Нет, не могу понять я одного...
Какой собор? Забудьте это слово,
вот вам народ (показывает на гвардейцев), послушайте его,
чтоб уважалось мнение Петрово.
Бутурлин:
Всем здравия желаем, господа,
императрице – слава и почтенье,
(Снимает шляпу-треуголку и кланяется Екатерине.)
со мной пришла вся гвардия сюда,
чтоб воплотить Петрово повеленье.
(Обращается к сенаторам.)
Жизнь коротка, но всё же тесен мир,
когда б ещё приветствовать вас смели,
чтоб вы узнали – кто для нас кумир...
Вы глас народа слышать захотели...?
Так слушайте, что говорят полки':
не робкий шёпот с плаца или шорох...
Вы видите примкнутые штыки?
Лишь спичку поднеси – взорвётся порох...
(Бутурлин подходит к окну и распахивает его. В зал врывается тревожная
барабанная дробь и дружные крики гвардейцев с площади – «Да здравствует,
государыня! Матушку на престол! Ура-а-а-а...»).
Что, холодно? Быть может холодней
тому, кто волю царскую порочит,
в Сибирь таких, чтоб убоялись дней,
которые им сниться будут ночью.
Фельдмаршал князь Репнин:
(Возмущённо.)
Кто у дворца войска построить смел,
без ведома высокого начальства
или уже фельдмаршал не у дел,
что набрали'сь бунтарского нахальства?
Надумали маневры проводить
не испросив согласия Сената?
Так ведь и бед недолго натворить,
кнутов не хватит высечь виноватых.
Бутурлин:
(Уверенно выступая вперёд.)
Бояре показали мне клыки,
обычаям своим не изменяя?
По зову сердца вывел я полки,
императрицы волю исполняя...
И ты, фельдмаршал, ныне ей слуга,
и царской воле должен подчиняться,
а не искать измену и врага
в тех, кто пришёл ей в верности признаться.
Присягой государыне живём,
не ты сейчас указ птенцам Петровым,
и тем, кто против - головы снесём...
Боярам стоит быть к тому готовым.
(За спиной Бутурлина гвардейцы бряцают оружием).
Граф Головкин:
(Про себя, незаметно придвигаясь к Меньшикову и Екатерине.)
Похоже, здесь грядёт переворот,
поехала Россия по ухабам,
был царь у нас – теперь наоборот,
престол, похоже, отдаётся бабам.
Архиепископ Феофан:
(Пафосно и напористо.)
Помилуй, Бог, (крестится) что гре'шны телом мы,
а в помыслах безу'держно тщеславны
и чтобы снять с души оковы тьмы,
я обращаюсь сердцем православным
к своим собратьям, чтоб унять раздор,
который словно чирей вызревает:
пошто искать нам поводы для ссор,
неужто здесь кто смуту затевает?
Или забыт наследия Указ* ,
который издан всем в повиновенье?
Грешно Сенату, в этот скорбный час,
царёву волю подвергать сомненью...
Коль спит отец, так сразу за порог,
уподобляясь ветреной девице,
царь в церкви сам, ему свидетель – Бог,
супругу объявил императрицей.
Так почему не к ней благоволить,
заслуг у нашей матушки немало,
могла царя печали утолить,
супруга своего увеселяла.
(Наливает из графина воду в стакан и жадно пьёт).
Князь Долгорукий:
(Приватно Апраксину.)
Кого увеселяла – знамо всем,
как будто Феофан того не знает,
а вот, подишь, про Монса - глух и нем,
и камергера здесь не вспоминает...
(Феофан, допив воду, продолжает.)
Дай, Бог, здоровья ей и лет вдвойне:
мир и согласье в доме сторожила,
царя сопровождала на войне* ,
заботой и советами служила.
Всесилен император приказать
и посему, быть праведным нам до'лжно:
Указ нелицемерно лобызать,
забыв навечно слово – «невозможно».
Пора прийти к согласию, пора
и озаботясь благом государства,
завет исполнить надлежит Петра,
поставив государыню на царство.
(Подходит к Екатерине и трижды крестит её).
Меньшиков:
Наш богослов не зря имеет сан,
витийства муз достойный собеседник,
не даром имя носит - Феофан* ,
великих дел Петровых проповедник.
Граф Апраксин:
(Приватно Долгорукому.)
Похоже, князь, нас утро огорчит,
коль за Указ Синод весь поголовно,
кому-то сладко, ну, а мне горчит,
когда на трон идут без родословной.
Сиротами остались мы теперь,
кто рот закроет, те и уцелеют,
чуть, что не так, то выставят за дверь...
Жаль нет Петра, сирот не пожалеют...
Князь Долгоруков:
(Приватно, в ответ Апраксину.)
Князь Меньшиков опалу наверстал,
вернул с лихвой, что на полки' истратил,
монеты в строй пригоршнями бросал,
теперь казне предъявит счёт к оплате.
Ну, пусть пока потешится босяк,
эх, отольются кошке чьи-то слёзы,
войду во власть - припомню всё, да так,
что с глаз долой сошлю его в Берёзов* .
(Сцена погружается в сумрак, к рампе подходит ТЕНЬ в луче света).
ТЕНЬ:
Кто ложью ложь пытается продлить
и кто чужим потворствует порокам,
тот сам не хочет грех остановить,
не принимая совести упрёков.
Кто хочет въехать на чужом горбу
в поддельный рай для душами убогих,
тот с совестью своей ведёт борьбу
и пополняет тварей полк двуногих.
Нет, не дано судьбу перехитрить,
мостя грехом и подлостью дорогу,
пытаясь честь и совесть осудить,
спиной своею, повернувшись к Богу.
(ТЕНЬ уходит вглубь сцены, сцена вновь освещается светом).
Меньшиков:
(Вальяжно и примирительно.)
Довольно, господа, окончим спор,
нет пользы в том, чтоб мыть друг другу кости,
так заключи'м меж всеми договор
и в знак согласья вверх поднимем тро'сти.
Коль завещанья не было и нет,
но есть Сенат из подданных знатнейших,
то надлежит ему найти ответ,
кого считать особой августейшей.
Желая трону, как себе, добра,
а также быть с Россией воедино:
по воле упокойного Петра
престол должна занять..... Екатерина.
(Сенаторы, после паузы, нерешительно поднимают вверх свои трости).
Меньшиков:
(Воодушевлённо и высокопарно.)
Не поступился совестью Сенат,
я верю вам, отцы мои и братья...
Тебе, императрица, наш - виват,
Россию принимай в свои объятья...
(Утомлённо подходит к краю сцены, про себя, в зал.)
Сегодня день продлится допоздна,
кошель пустой полезно мне пополнить,
Екатерине трон, а мне – казна...
(Задумывается, что-то вспоминая.)
И надобно про орден ей напомнить...
(Раздаются радостные возгласы гвардейских офицеров: «Ура!!! Самодержице
всероссийской!!! Ура!!! Великой императрице Екатерине Алексеевне!!! Ура!!!
С улицы, где построены полки, доносятся радостные крики «ура»,).
ЗАНАВЕС.
(Из-за кулис появляется ТЕНЬ).
ТЕНЬ:
Когда в душе закончится война,
умрут желанья и иссякнут силы,
и равнодушья за`стит пелена
глаза надежде, зыбкой и постылой.
Заменит распрю лицемерный пир,
мечи перекуются на орала ,
и будет тот, кто был вчера кумир,
со своего низвергнут пьедестала.
Повержен в грязь, зачёркнут и забыт,
как забывают мелкие потери,
и лишь заплачет любящий навзрыд,
который в это горе не поверит.
И вот тогда наступит темнота,
до дна всё масло выгорит в лампаде,
окрасит жизнь в цвет чёрный суета
и зеркало поймает страх во взгляде,
что вдруг взорвётся божьим гневом мир
и совесть сбросит с лицемерья маску,
а подлостью запачканный мундир
сорвёт, как с глаз ненужную повязку.....
(ТЕНЬ, сутулясь от скорби, уходит в спальню Петра I).
КОНЕЦ СЦЕНЫ.
ЭПИЛОГ
(На сцену, закрытую занавесом, к рампе, выходят двое слуг, истопников,
с корзинами для дров. Слуги переворачивают пустые корзины, ставят их
на пол и присаживаются на них).
Пожилой слуга Ипат:
(Степенно и удручённо.)
Недаром говорили деды встарь,
что власть всегда изменчивая птица:
был тридцать лет царём нам Государь,
теперь у нас царём – Императрица...?
(Вопрошающе смотрит на молодого слугу.)
Молодой слуга Фрол:
С чего ты взял? Со стряпчим брагу пил...?
А может ты в провидцы записался
или себя пророком возомнил?
А ну, дыхни, с утра' уже надрался?
(Принюхивается к старому слуге, удивляясь.)
Да, вроде, трезв... Про что бормочешь, дед?
Был ноне царь и сколь ещё их будет?
Сейчас пожрать бы, да прошёл обед...
(Роется в карманах, достаёт половинку бублика и аппетитно кусает его.)
Желудок – царь! Себя – не позабудет...
Пожилой слуга Ипат:
Эх, молодёжь, на всё вам наплевать:
поесть, попить, да с девкой поласкаться,
что плохо положили – своровать,
почуяв силу – с кем-нибудь подраться...
Молодой слуга Фрол:
А жизнь на что? По прошлому скорбеть?
Не гоже мне, уж, лучше утопиться...
Геройством надо, брат, переболеть
и на штыки идти не торопиться.
Утешься малым, много вредно знать:
здесь спину прямо, а вот там – прогнуться,
а чей престол – пускай решает знать,
без пастуха и овцы не пасутся.
Пожилой слуга Ипат:
(Не обращая вниманья на Фрола, весь в своих мыслях.)
Ведь сердцем зрел, что будет колгота ,
беда всегда нежданно в дом стучится,
был государь и нет, лишь пустота
на сердце так, что хочется напиться...
Он хоть и царь, но всё же человек,
рассудит Бог – плохой или хороший...
Когда такого снова явит век?
Устал наш царь от непомерной ноши...
Такие люди в кресле не заснут,
как осенью назойливые мухи,
и домовину руганью клянут,
и смерть не ждут, как ждут в гробу старухи.
Эх, молод, ты, хоть в а'глицких туфлях...,
власть, словно сечка , что капусту кро'шит,
будь ты в короне или же в лаптях,
кто отслужил ей – пеплом запорошит.
За власть и деньги, Бога-то, убьют,
пока вся жажда кровью утолится...
Праправнуки твои ещё хлебнут,
когда народ забудет, как молиться...
Молодой слуга Фрол:
(Легкомысленно.)
Видать, Ипат, ты веришь в чудеса,
что предсказать, невесть чего, берёшься,
ушёл наш государь на небеса...
Так ты чего башкой об стену бьёшься?
Пожилой слуга Ипат:
Запомни, Фрол, и не считай за труд
понять, коль сможешь, разуменьем поздним:
не от болезней госуда'ри мрут,
а от измен душе своей и козней.
Известно, повелось так на Руси,
кто сделал дело, тот уже не нужен,
а дальше, хоть святых всех выноси...
Молодой слуга Фрол:
(Встаёт с корзины и навешивает её на плечо.)
Пойдём, Ипат, не то пропустим ужин...
(Занавес медленно открывается. Слуги, подхватив корзины, разбегаются по сторо-нам Все фигуры на сцене замерли, как по мановению волшебной палочки.
В центре, на возвышении, в кресле горделиво восседает Екатерина I, держащая
в одной руке скипетр, а в другой – державу . Меншиков, заботливо укутывает её плечи царской накидкой из белых горностаев. Поодаль, стоят граф Толстой и
секретарь Макаров, а за ними, опустив головы, застыли доктора – Блюментрост и Паульсон. Вокруг кресла толпятся сановники Сената, служители Синода, генералы и офицеры Преображенского полка. Офицеры радостно подняли вверх свои сабли и бунчуки, а сенаторы стоят в почтительном полупоклоне. Раздаётся бой больших напольных часов.
Распахивается дверь спальни Петра, из которой ТЕНЬ выкатывает с усопшего Петром I и оставляет её в центре сцены. Затем ТЕНЬ, подойдя к часам,
останавливает маятник и медленно уходит из зала, проходя мимо замерших
ликующих фигур.
За окном раздаются редкие и тяжёлые звуки погребального колокольного звона).
ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ.
КОНЕЦ ПЬЕСЫ.
________________________________
*брань (старослав.) – война.
*Указ – Указ Петра I о престолонаследовании от февраля 1722 года, который отменял древний обычай передавать монарший престол прямым потомкам по мужской линии и предусматривал назначение престолонаследника по воле монарха.
*Речь идёт о неудачном Прутском походе в 1711 году в Молдавию против Османской империи под предводительством Петра I, в котором его сопровождала супруга Екатерина.
*Феофан (греч.) – богоявление.
*Берёзов – городок в Тобольской области, основанный в 1593 году, был местом ссылки опальных царедворцев: сюда были сосланы князь Александр Меншиков с семьёй, а позже, его противник - князь Алексей Долгоруков с семьёй.