Здесь повсюду цемент: он на окнах, на листьях и фруктах.
Здесь деревья у моря не в силах свой ствол распрямить.
Опускается с гор «борода» на Цемесскую бухту.
Снова дует норд-ост. Значит, в школу три дня не ходить.
Город с «верхом» и «низом». Крен улиц, как в море при качке.
На подшипниках вниз семь кварталов под горку лети.
Не в диковину нам иностранные джинсы и жвачки.
Мы копались в земле, чтоб осколки и гильзы найти.
С детства зная число дыр от пуль на сгоревшем вагоне,
наизусть помня тех, кто за город наш жизнь отдавал,
мы махали флажком доинсультному бодрому Лёне,
с удивленьем узнав, что на Малой Земле воевал.
Тёрлись мы во дворах, не завися от времени суток,
с мола прыгали вниз кувырками с детсадовских лет.
Пьяный крик иностранцев, взгляд «нариков», смех проституток.
Нам не смели втирать, что в Союзе такого, мол, нет.
Соль морская, мазут, да загар на проветренных душах.
И маяк в головах, что нам светит, откуда ни глянь.
Храмы кранов и труб. Мачт кресты катеров затонувших.
Мы – портовые дети, не Русь, не казачья Кубань.
Всё теперь изменилось. Но в небе парит та же чайка.
И всё так же из рейса ждут жёны своих моряков.
А над бухтой стоит легендарный наш бронзовый Кайда,
неизвестный матрос, нам известный с пацанских годов.