Эх, яблочко,
да с листочками.
Едет батька Махно
со “сыночками“
Народная песня
БАТЬКА МАХНО
1
Гулял по степям Украины Махно,
ему было многое Богом дано.
Не рослый, безус и в папахе большой,
шли люди к нему со своею бедой.
Хоть сам анархист убежденный он был,
другими командовать очень любил.
“Держава есть зло, революция – зло, –
твердил он. – К чертям бы их прочь унесло.
И вольными будут Советы, пускай,
но все ж коммунистов туда не пускать.
Бей красных, покуда не станут умнеть,
бей белых, покуда не станут краснеть”.
Бил храбро чужих, не боясь ничего,
надолго запомнили немцы его.
Не верит он белым: вновь власть да чины,
не верит и красным: обманом сильны.
Поборы, каких не видал еще свет –
ну, батька Махно, отбивай людям хлеб.
Откуда разруха, откуда война?
Еврейская хитрость тут батьке видна.
А счастье народа в устройстве таком,
как в племени древнем с любимым вождем.
Ах, “воля“, “свобода“! Как сладки слова:
они хлеборобов зовут на дела.
Горою за батьку стоят мужики,
ни с чем остаются вновь большевики.
Тачанки летят, пулемет тра-та-та –
маневренность действий в основу взята.
Чтоб в хате голодной прибавился хлеб,
берет батька выкуп с виновников бед.
И на бронепоезде крупно писать
велит объявленье, чтоб всяк мог читать:
“За каждого жида три пуда муки!
Вернем то, что выгребли большевики“.
Но вот Бэла Кун с собой батьку зовет:
– Мы тоже за бедных, и мы за народ.
– А веры какой ты? Наверно, еврей?
Что надо тебе в Украине моей?
Хитрит комиссар: “Моя вера лишь в том,
чтоб счастье с победой пришло в каждый дом.
Не хочешь помочь? Так прошу не мешать
в Крыму укрепления Врангеля взять.
Лишь только они после штурма падут,
тебя и награда, и слава найдут”.
2
Поверил Махно. Своим людям велел,
чтоб бить в спину красных никто не посмел.
И вот Крым захвачен с огромным трудом,
потери безмерны. Кто помнит о том?
А стоило пальцем Махно шевельнуть –
и красным в гнилом бы Сиваше тонуть.
И чуял подспудно он сердцем своим:
нельзя двум волкам оставаться живым.
Друг другу они все же будут мешать.
Эх, жаль, согласился. Теперь – не зевать.
Махновцы и красные пьют заодно,
шли в штаб за наградой любимцы его.
Но был им наградою общий расстрел,
из главных лишь только Махно уцелел.
Под корень коварством лихим сражены,
остатки отряда уже не страшны.
Не знал поражений Махно до сих пор,
а нету людей – и другой разговор.
По красным тылам все же рейд совершил,
под Харьковом, Курском, Воронежем был.
Разбит был впервые под Ромнами он,
и стал поневоле отряд распылен.
Большого отряда уже не собрать,
и жизнь свою надо от красных спасать.
А степь затаилась, кузнечик молчал,
ковыль что-то тихо полыни шептал.
Ой, любо ли, братцы? Ой, любо ли жить?
Хорош атаман, да пришлось затужить.
Конь быстрый нес батьку, сминая траву,
поближе к границе, на запад, к Днестру.
“Судьба подвела. Украина, прощай!
Чужая Румыния, батьку встречай.
Хоть нет: в Украине я батька Махно,
а там, на чужбине, я людям никто.
Жаль, золота я не успел прихватить,
спас жизнь, но, однако, на что буду жить?
Хотел сделать людям я больше добра –
не вышло”…Захлюпали воды Днестра.
И будет чахотка, и будет тюрьма,
и в Польше, и в Франции доля одна.
- - -