Окружённый мириадами друзей и знакомых,
Людьми, которые клялись до гроба рядом быть,
Ночью, этой, да и любой другой гребанной ночью,
когда гаснут тусклые уличные фонари,
остаются всего на всего двое, я и мое Альтер эго.
И может это нельзя счесть за одиночество,
Ведь по итогу, в сумме, в целом, рас и два,
А когда первый гаснет в огне, тогда уже да,
Тогда уже кто-то засыпает с одиночеством в обнимку.
Даже если посчитать все стены, все окна, все дома
Внутри, где-то в районе того, что когда-то было сердцем
Растет маленькая черная дыра, после которой нет ничего,
После которой только пустота и… она никакая, нет даже эха.
Так может прекратить привычно оттягивать рот до ушей
Все равно этот оскал ничего не изменит, может….
МОЖЕТ ПРОСТО ВЫЙТИ И ЗАОРАТь, громко и протяжно,
Чтобы сорвать себе голос, чтобы все то, чем подавилась пустота
Смогло выплеснуться наружу, ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ ЖЕ КРИ-ЧИ
Чтобы горло в кровь разодрать, потому что больше ничего
ЧЕРТ ВОЗЬМИ НИЧЕГО не глушит эту долбанную боль,
Которая осталась после опрометчивого и слепого меня
И теперь только пустота, от которой уже вряд ли излечишься