Робко проклиная мир болотной тины,
Жизнь воспринимая, как насмешку и курьез,
В самом центре дикой Гримпинской трясины
Жил метафизический барбос.
Чопорные сэры мрачно замечали,
Дескать бродит монстр по задворкам городка,
Будто прошлой ночью Баскервилля Чарли
Съел ужазный тать без поводка.
Чтобы разобраться в сущности вопроса
Сыщика из Лондона далекого не столь
Ждали, только вместо Ватсона и Холмса
Прикатил какой-то Конан Дойль.
Разместился в баре, накачался виски,
Что то позаписывал, поспрашивал людей
Молча расплатился, вышел по-английски
И вернулся в Лондон, лиходей.
Люди помутили воду в старой ступе,
Спрятались в колодцах, закопались в лопухах,
А в обед с болота возвратился Снуппи,
Тявкнул и покаялся в грехах.
Маленький и кроткий, он нуждался остро
В отдыхе и ласке с помещением в постель,
Тот кого считали кровожадным монстром
Был всего-лишь кокер-спаниель.
Он сбежал из дома тихо по-бунтарски
В поисках свободы и сомнительных друзей,
А потом поддавшись грезам о колбаске,
Заскулил о выбранной стезе.
Но теперь тут знает каждая собака,
Знаю сэры, пэры и простые мужики,
Как глаза нередко велики у страха,
И остры у голода клыки.