В Хозьмино стоит церковь Благовещения. Поставили её ещё в позапрошлом веке. Домов никаких вокруг не было, кроме домика батюшки, что стоял на высоком берегу Елюги. Рядышком расположилось кладбище. Здесь и хоронили сельчан из ближайших деревенек Есютинской волости.
В советское время на территорию церкви «внедрился» гараж, а в самом здании сначала был кинозал, позже – мастерские и кузница. Купол снесли, крышу переделали, фрески (великолепнейшие!) замазали извёсткой.
Кладбище – светское и церковное – попало под каток машин и тракторов. Время от времени из передвигаемых с места на место пластов земли, куч мусора вываливались черепа, кости. Мой друг, Вениамин Кондратов, местный по рождению, рассказывал, как пацанами они играли в футбол черепами прихожан или священников… «Однажды мы поставили перед собой иконы и стали расстреливать их стрелами и камнями. Что мы тогда понимали? Ладно, не верили, но ведь над красотой и историей нашей глумились», – вздыхает Веня покаянно.
Есть грехи, сказать о которых осмеливаешься не скоро. Один мой грех отдаёт вандализмом. Да он и есть вандализм.
Было это ещё в Слободчиково. С местной молодёжью и пацанами из соседней Сойги мы пили что-то в опустошённой местной церкви. Она, как и многие другие в России, была превращена в склад. А потом – стала просто пустым зияющим местом, наполненным холодом и пылью. Наверх вели беспорядочные леса, стены были лишены всякой росписи: её стерли, изгадили, изничтожили… Лишь на одной из стен очень высоко держалась ещё деревянная скульптура распятого Христа.
Мы крепко подвыпили, пели хорошие и плохие песни. Вдруг в беспорядочном пьяном разговоре кто-то намекнул, что неплохо бы было добраться до фигуры Христа. После недолгих раздумий я уже карабкался по стене, отчаянно цепляясь за какие-то непонятно для чего предназначенные крючья, скобы, дыры в стене… Я добрался до стоп Христа и дёрнул плоские доски на себя. Деревянная скульптура рухнула вниз… Не помню, что тогда я чувствовал: торжество или…
Ведь к тому времени я уже познакомился с Евангелием. Более того, набросал в тетрадочке в клеточку все устойчивые выражения, ставшие фразеологизмами в русском и мировом языках. А мои ученики приносили ко мне, кроме старых церковных книг, и иконы. Возможно, они и украшали когда-то церковь и составляли её иконостас. От огромных, в метр и больше высотой, до маленьких, две из которых я только привёз в Хозьмино. Остальные оставил в Слободчиково. Всего скорее они пропали.
Я часто вспоминаю это свой «порыв» и мало нахожу ему «равных» по мерзости в своей жизни.
Может быть, я частично искупил ту вину работами по консервированию церкви Благовещения в Хозьмино, уроками по иконописи, Евангелию, Библии. Молитвами.
Может быть… А осмелился сказать спустя почти 40 лет.