Бремя поэта
Что значит «Бремя поэта»?
Это:
в жаркое лето
пружинить с обрыва в Волгу,
в Волге плавать подолгу,
А потом
биться о лёд головою.
Кончилось лето — лёд над тобою!
Люто истерзанный клювом орлиным,
Прикованный к рифме окОвой Гефеста,
Поэт за жизнь проживает две жизни
И два кровотока вмещает в сердце.
Когда поэт умирает от печени
Или иной «бес-печной» причины,
Он Богу слагает глаголов узорочье
Всегда недовыраженной величины.
И на погосте чужого столетия
Озимый из прошлого, впрок существующий,
Поэт прорастает сквозь бремя поэта
В залитое будущим солнцем будущее!
Крошка-поэт
Это ничего не значит,
Что ты строчку написал.
Прыгнул в небо наудачу,
А упал на пьедестал.
Повтори прыжок!
Ведь ближе
Стало небо на вершок.
Правда, падать будет ниже,
Если уберут... «горшок».
Атлантика, ночь, полнолуние
Море пыхнуло йодом,
Волны бросились к скалам.
Стали глубины бродами
Под тысячетонным валом!
Ветры, гоните бурю,
Чую, чую потеху!
Море хохочет, курит,
Как во хмелю поэты.
Как во хмелю,
Поэты
С грозной волной играют.
Громы и пенные ветры
В рифмы построчно вплетая!
Вот наклонилось море,
И откололся берег,
Пыхнуло йодом горе
Смытых с Земли Америк.
Что ж вы молчите, поэты?
Вам ли молчать равнодушно?
Вы же славили Это,
Вкусив ресторанное «суши»!
Вы же славили Это,
Выпив сладкого рома.
Что ж вы молчите, поэты,
Глядя в гибельный омут?!.
Ижица Ильича
Как слышится – так и пишется,
Перечитаешь – чудно;!
Певунья, хрупкая ижица,
То адреналином выжжена,
То мёртвая, как полотно.
А то в ночи встрепенётся,
Расправит крыло строки
И в каменные колодцы
Крикнет: «За мной лети!»
Вслед запылают в окнах
Под лампочками Ильича
Музы сладчайшей локоны:
Чернильница, стол, свеча...
Поэзия в городской среде
Жизнь – это выбор ежеминутный!
Принцип один – playoff.
Может, ты станешь поэтом трубным,
А может – вязанкой дров.
И будешь прикормленное местечко
На Рождество наряжать.
А после спектакля мулов и овечек
На шампуры сажать.
Слово «бабло» не пришивается
К дерзкому слову «пиит».
Стежок покаянный, увы, расползается,
Если карман набит.
Вот они, взбалмошные павианы
Над пропастью топчут жердь,
Цои, Высоцкие и Мандельштамы,
Смерти особый десерт.
Ишь, как клокочут гортанные трели!
Колышется жердь-егоза.
Глядите, кто-то сорвался в ущелье,
Как с Бога упала слеза!
Разбился в хлам, но, из бронзы собранный,
Встал в городской среде,
Мрачный, величественный и всенародный,
Неведомый сам себе.
Жизнь – это выбор ежеминутный!
Принцип один – playoff.
Снова шагает по площади Трубной
Поэт с вязанкою дров.
Вот запылали дровишки несмело,
Вот потекла смола…
– Площадь Трубная, что ты наделала?
– Я ему шанс дала!
Крымская история
Не пишется – час,
второй,
третий.
Высохло всё, что могло писать!
Так незаметно взрослеют дети
И разбегаются.
Мыслей прядь
Мерно колышется, локоном длинным
Кружит, пытаясь завить строку.
Рядом, на шкафчике, крымские вина
Вздрагивают, как тетерева на току,
Вина нашёптывают: «Не виноват ты!
Муза не вышла на связь, старик.
Дней на пятнадцать
езжай-ка в Ялту,
Подальше от воплей немых страниц!»
Ялта... На рейде смолистой ночью
Мерно колышутся дни-корабли:
Лайнеры-строфы,
палубы-строчки,
На палубах – литеры,
рифм рыбари...
* * *
Что ж, натоку разговор толковый.
Не собеседник я нынче перу.
Еду!
И рифму в строфу пароходную
Вставлю попалубно!
И назову
Волны Сиваша российскою курею.
Нынче Россия – Большая земля!
Муза-крымчаночка, семечки лузгая,
Скажет негромко: «Пиши – я твоя!»