сколько раз примеряла чужие лица, забубённую жизнь норовясь исправить, убегала от псов, от родни, полиции – каждый час шёл за два – в темноте по трассе.
сколько сил положила и сколько нервов – ни одна из наружностей не пристала, не приклеилась, не прилепилась к месту, не дышала спокойствием барбитала. вьются всё тебе трещины и разломы, лезут всё тебе дыры в сухой коре. дурно выглядишь, словно усталый клоун – доползти и укрыться в своей норе. из глазниц пустота потечёт такая, что скукожатся корочкой зеркала.
никакая вот даже стая не признала и не взяла.
толстый свитер из шерсти почти не греет, словно рыбья холодная чешуя. и хотела бы миленькой канарейкой распевать, да шипит под окном змея, не даёт рта раскрыть, разомкнуть по-птичьи, обещая и яд, и больной укус. рвёшь блокнот, и летят в никуда странички, не видав на своём – пара лет – веку ни абзаца из голой, кровавой правды среди точек, кавычек и запятых. на кумиров настроив привычно ракурс, снова выйдешь из дома чужая ты. тишина возле лифта, конечно, лжива, просто город пока что в панелях спит, не шуршат ни дожди, ни листва, ни шины...
тебя гложут десятки зубастых пил, разрезают на части, вскрывают, режут, чтобы вышло из тканей твоё нутро. из-под кожицы вышло, из-под одежды. выпускают наружу больную кровь: мол, живи, дорогая, цвети и радуйся – так спасают таких вот никчёмных дур.
ты идёшь и вдруг видишь над шпилем радугу и зрачки синих глаз в пруду.