Обидевшись на мирозданье,
полураздетый клён дрожал.
Стоял, застыв в непониманье,
как неотъехавший вокзал,
которого взять позабыли
в многоголосной суете.
Окошко летнее закрыли,
а клён не знал - по простоте.
Он - как ребёнок - был в печали,
что тёплые ушли деньки,
и с веток, словно с губ свисали
уныло жёлтые листки.