Светлана Савинская
Дебальцево-Киев, август 2017-й
До прихода автобуса оставалось двадцать минут. Сердце то тревожно замирало, то билось быстро-быстро, как будто пыталось выскочить из груди, какой-то странный, противный холодок разносился по всему телу, и почему-то руки и ноги становились непослушными, словно ватными. Надежда, еще моложавая, ладная женщина, чуть за шестьдесят, стояла у разбитой остановки и тревожно посматривала на дорогу. Ей предстоял нелегкий, долгий путь через блок-посты с неизменными проверками документов, с утомительным ожиданием, затем ездой по железной дороге до Киева, а потом уже на пригородном автобусе в родной поселок. Она ехала на родину, к маме...
«Мама!..» - Надя не виделась с ней четыре года. Перед глазами мелькали картины из далёкого детства. Вот она, совсем еще маленькая, разбив коленку, плачет, а мама обнимает ее, успокаивает и гладит своей теплой рукой по кудрявым волосам. Руки мамы пахнут молоком и хлебом. Да, именно хлебом! Знаете, таким домашним, с хрустящей корочкой. У каждого человека навсегда в памяти остаётся запах детства...
Вспомнилась школа. Надя даже с закрытыми глазами могла бы найти свой класс. Она помнила одноклассников, соседку по парте Людку, веселую рыжую девчонку, с которой училась с третьего класса по десятый. Они дружили и после школы до самого того времени, пока Надя не вышла замуж и не уехала на Донбасс. Они до сих пор созваниваются. Правда, теперь, когда война, Людмила звонит реже и старательно избегает разговоров о войне, обходится стандартными вопросами о здоровье, детях, внуках...
«Мама...» - Как же хочется ее увидеть. Теперь она совсем старенькая и беспомощная, ей уже 85. Кто знает, быть может, эта встреча с ней будет последней. Ведь между ними встала война...
Война... Скажите, что вы знаете о войне? Что вы знаете, призывающие к ней, разжигающие ненависть и вражду, так лихо раздающие нам, жителям Донбасса, советы, как надо воевать с одной стороны, и осуждающие, ненавидящие нас, с другой стороны. Что вы знаете о ней, о нас? Война-это смерть, кровь, слезы, отчаяние и страх. Это то, с чем живут и умирают люди на Донбассе...
Дебальцево. Зима 2015-го...
Удар! Стены квартиры покосились, и, казалось, сейчас сложатся: «Мама! Мамочка! Как страшно! Удар! Боже! Куда? Куда бежать?» Сердце сейчас остановится, в голове шумит. «Миша! Надо его вытащить в коридор». Муж парализован, Надя пытается сдвинуть кресло, руки и ноги напряглись так, что вены сейчас разорвутся. Удар! «Надя! Брось меня, мне всё равно уже подыхать. Беги, спасайся!» «С ума сошел? Я сейчас, еще чуть-чуть...» Удар! Единственное целое окно вылетело вместе с рамой. Трясущимися рукам женщина закрывает мужа одеялом, подушками, а сама бежит в ванную. «Господи! Как хочется забиться в щель, под пол, куда-нибудь, чтобы не слышать этого звука, чтобы не видеть этого ужаса». Она судорожно прячется за стиральной машинкой. Конечно, умом она понимает, что это вряд ли её спасет, но этот страх заставляет прятаться хоть куда-нибудь. Удар!!! В этот раз что-то обрушилось в зале. Что, куда, откуда? Она ничего не знает, не понимает, да это уже и неважно. Просто хочется жить, этот животный, звериный инстинкт – он кричит, он стучит в висках: «Жить!!!» Минуты кажутся вечностью. Удары стали тише. «Миша! Ты живой?» – она осторожно выглядывает в коридор. «Да, вроде...». Входная дверь покосилась, Надежда пытается открыть ее, замок с трудом, но поддается. Боже! Потолок над дверью провис так, что грозит обвалиться в любую минуту. Интересно, на чем он там держится? Но лестница вроде целая, и это уже радость, значит, можно будет выйти на улицу. Иначе вряд ли их кто-то спас бы, ведь в пятиэтажном доме никто, кроме них, не живет. Все разъехались, кто куда смог, кто на Украину, кто в Россию. Очень холодно, Надя теперь чувствует жуткий холод, её трясет то ли от холода, то ли от пережитого стресса. Ещё бы, на улице февраль месяц, а в квартире нет ни одного целого окна.
Впрочем, как и газа, воды и электричества. Они так живут уже два месяца. Этот проклятый холод, от которого некуда скрыться, такое чувство, что он проник внутрь, дошёл до самого сердца. Хочется спать, постоянно хочется спать, от перемерзания, от недоедания, от безысходности. Но спать нельзя. Пока светло на улице, надо сбегать к роднику, он находится в километрах двух от дома, там, за дальними гаражами. Два дня назад женщина попала под артобстрел, это просто чудо, что осталась жива. Буквально в метрах десяти от нее мина попала в крышу гаража, осколки летели во все стороны, хорошо, что в тот раз все обошлось. Она берёт пластиковые бутылки и спешит к ручью. Там собираются все, кто не смог выехать, там же можно услышать и последние новости. Говорили, что наши – военные ДНР - уже на подходе, да она и сама видела, как драпали укровояки, спешно загружаясь в машины. Местные говорили, что перед самым отходом нацисты открыли ворота зоны и заставили бежать заключенных в поле. В спину им раздавались автоматные очереди... Это никого уже не шокирует, здесь часто можно было слышать от людей такие истории. Вон та пожилая женщина в синем пальто рассказала, что её мужу прострелили ногу из автомата. Просто так, чтобы не ходил по улице. Нет, вояки из ВСУ их не трогали, между ними был какой-то негласный нейтралитет, но, когда в город вошёл Правый Сектор – люди вообще старались не выходить из домов. Это зверье не щадило никого, да и кто тут остался – старики да калеки. Нет, волонтеры украинские неделю назад приезжали, вывозили всех желающих. И это правда. Вот только мужа Надежды, парализованного, отказались грузить наотрез. Некогда, да и места мало, так и уехали, бросив на прощание: «Хочешь ехать, прыгай в автобус, бросай его. У тебя три минуты на раздумье». То же самое ей кричала по телефону и мать из-под Киева в 2014-ом. Надя хорошо помнит, как мама вначале не верила, что Донбасс бомбят с самолетов, на город идут танки. А родной брат, ее родной младший братик Иван, не хотел даже с ней разговаривать: «Сепаратистка! Раз не хочешь выезжать оттуда, значит, ты враг мне!» Но как она бросит умирать больного мужа? И почему она должна выезжать из собственного дома, прожив на Донбассе более тридцати лет? Надя не понимала.
Подъехал автобус, началась посадка. Опять сердце сжалось и замерло, а потом заныло, сдавило грудь. Как же ей страшно ехать домой, да она ни за что и не поехала бы в это логово фашизма. Но мама… она плачет, зовёт дочку, боится, что так и умрет, не повидав ее. Теперь мама верит ей, но она все равно ничего не понимает, что происходит в стране, так как ей жалко всех погибших и с той, и с другой стороны.
Автобус тронулся, за окном замелькали дома с разбитыми окнами, крышами. Кое-где всё-таки вставлены новенькие пластиковые окна, жизнь потихоньку налаживается, но это кое-где. В некоторых домах наглухо заколочены окна, дворы заросли травой, видно, что хозяева выехали давно и не возвращаются, да и вернутся ли... А некоторые забиты кое-как фанерой, картоном, пленкой, но в домах есть жизнь. Сейчас, летом 2017-го, уже не так страшно. Сейчас – это республика, хоть какое - никакое , но перемирие. А тогда...
Той ночью бомбили так, что Надя уже не хотела жить, она просто тупо сидела в углу и просто выла, по-волчьи. Ей хотелось поскорее умереть, чтобы прекратился этот ужас... Квартира уцелела, вернее, потолок и стены. Наутро стало очень тихо, как-то непривычно, ужасающе тихо. Надо принести хотя бы кипятка, сделать себе и Мише чаю. Она схватила бутылку с водой и побежала через дорогу к частному дому. Там жила женщина, которая топила печь и кипятила воду всем, кто остался в многоэтажках. Город вымер совсем. Зашла в дом поближе к печке, протянула окоченевшие руки. Там было еще несколько женщин. И вдруг стук, дверь открылась, и на пороге появились военные. Женщины оцепенели. Наде казалось, что она уже не дышит. Заросшие, в пыли, уставшие. Глаза настороженные, взгляд колючий, пронизывающий насквозь. «Мать! Поесть чего дадите?» «Да вот, чай и хлеб, да вот консервы рыбные остались». Мужчины достали рюкзаки, выложили консервы, сахар, печенье. «Вы кто?» – робкий голос женщины. «Казаки! Свои». «Наши!!!» Кажется, Надя заново родилась... Ели все вместе. Надя бежит домой, к мужу, чтобы рассказать, чтобы обрадовать. Возле ее квартиры стоят двое, выбивают дверь. Надя, уже осмелев, набрасывается на них: «Что вы делаете? Там муж парализованный!» Остановились, зашли, убедились: «Извини, мать, зачистка идет, знаешь, сколько этой мрази прячется по домам. Стреляют из окон, из брошенных квартир. Мы ему говорим, чтобы дверь открыл, а он не открывает. Мы же не знали, что парализован». Надя понимает, успокаивается. Все! Город Дебальцево освобожден!
Автобус остановился. Блок-пост. Это только первый. Впереди еще несколько. Это по республике. А потом... Она не знает, что будет потом, как она доедет, как её встретят родные, соседи, знакомые. Сможет ли она что-то им объяснить, рассказать правду? Вряд ли. Там в СБУ* можно легко загреметь. Но и отказаться от родной матери она не сможет. Никогда! Удачи тебе, Надежда, маленькая мужественная женщина Донбасса, родом из Украины. Я жду тебя. Тебя ждет твой Донбасс.
*СБУ – служба безопасности Украины