Погребальную песню пою – пахнет в воздухе тленом и смутой.
Потеряла приют в раю – адом своим распнута-я.
Черти пляшут, прыгают в ладони: гори-пылай, страдалица!
Бьётся огонь в агонии, душа на сковородке жарится:
полыхает, корчится в раздрае – космы мелькают рыжие.
Мается плоть живая – падает обездвиженная.
Ссохлось в горле, иссякла влага – каплю воды бы выстрадать.
Урони хоть слезинку, ангел – на заблудшую, неказистую,
чтоб не страшно к огню в объятия, где гибнут цвета, чернеют.
В раскалённом капкане обмякну – расплавлюсь в жаре, став ею.
Опаляет, шипит, жалит, выжигает меня изнутри –
пламя не слышит жалоб, дразнится языками – гори, гори!
Костёр наслаждается властью: пасть разевает, бесится.
Не могу в нём бесследно пропасть: Я – сама себе наследница.
Полыхают руки как крылья, блестит оперение ярко-красным.
Отдамся в жертву;
пепельной пылью упаду в гнездо
и угасну…
В золе шевельнусь заморышем, несгораемой вечной крупицей,
птенцом желторотым мокрым –
новорождённой Холь-птицей.
–
–
…то
что было
недавно пеклом,
раздуваю, любуясь искрами;
угольки разгребая в пепле, сокровенные смыслы выискиваю;
соскребая копоть и сажу, расшифровываю подоплёку –
внутренний голос подскажет, или сердечко ёкнет…
Тянется чёрная струйка вверх, дымит окаянное крошево.
Ворошу огарки: грех – не грех, налево – плохое, направо – хорошее.
Пахнет ладаном смесь добро-зла с листьями дикой корицы.
Кто однажды сгорал дотла – больше огня не боится.