Если бы Фешин не эмигрировал

Рамиль Сарчин 2
Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но давайте предположим, что могло бы случиться, если бы Фешины не эмигрировали.
Итак, спустя годы после Первой мировой и гражданской войн, лишивших Фешина возможности выставлять и продвигать свои картины за рубежом – благодаря прежде всего американцам, в свое время высоко оценившим его творчество, у художника появилась возможность встретиться с некоторыми представителями АРА, а через них – со своим покровителем (еще с дореволюционной поры) в Питтсбурге У.С.Стиммелем. Они сделали все возможное, чтобы Фешины покинули Россию.
Говоря о роли АРА в истории с фешинской эмиграцией, нужно знать, какова была ее деятельность в Советской России (в том числе и в Казани). Об этом имеется своя литература, в которой на основе изучения документальных источников ученые пытаются дать оценку этой деятельности, при этом подчеркивая, что «окончательная точка в этом может быть поставлена лишь после объективного изучения всей совокупности архивных материалов, находящихся не только в России, но и в США» – такой умный и своевременный вывод сделали авторы статьи «Новые данные деятельности американской администрации помощи (АРА) в России» Макаров В.Г. и Христофоров B.C. Исходя из анализа архивных материалов, им удалось дать наиболее полную и непредвзятую по ее оценке картину работы этой организации в нашей стране. Приведем наиболее актуальную информацию из этой статьи, важную с точки зрения интересующей нас темы.
Голод, охвативший в начале 1920-х около 40 губерний молодого советского государства, стал настоящим бедствием, одолеть которое своими силами не представлялось возможным. Правительство надеялось на помощь западных стран. 10-20 августа 1921 г. в Риге состоялись переговоры между директором АРА в Европе В.Брауном и замнаркома иностранных дел РСФСР М.М. Литвиновым, которые завершились подписанием соглашения об оказании помощи Советской России. В документе говорилось: «Принимая во внимание, что в некоторых частях России существует состояние голода, Максим Горький с ведома Российской Социалистической Федеративной Советской Республики обратился через посредничество г. Гувера к Американскому Народу за помощью для голодающих и больных, в особенности же для детей в охваченных голодом округах России. Гувер и Американский народ с глубокой симпатией ознакомились с этим воззванием о помощи со стороны русского народа, находящегося в несчастии и воодушевленные желанием исключительно из человеколюбивых соображений придти к нему на помощь. Мистер Гувер в своем ответе г. Горькому сообщил, что через Американскую Администрацию помощи будет оказана помощь приблизительно одному миллиону детей в России» (обратим внимание, с каких букв начинаются в документе слова об американском и русском народах!). В Советской России представители АРА работали с 28 сентября 1921 г. по 1 июня 1923 г. Только за три месяца своей работы в 1921 г. она получила из Америки 17 263 тыс. тонн продовольствия и других грузов для голодающих. К 10 декабря продовольствие АРА получали в Самарской губернии 185625 детей, в Казанской – 157196, в Саратовской – 82100, в Симбирской – 6075, в Оренбургской – 7514, в Царицынской – 11000, в Московской –22 000, всего же – 565112 детей. Наряду с бесплатным питанием, АРА выдавало нуждающимся мануфактуру, обувь и пр. 1 млн. больных была оказана медицинская помощь. В сельских местностях АРА снабжала население сельскохозяйственным инвентарем и сортовыми семенами.
В организациях АРА было задействовано 300 сотрудников, приехавших из Америки, и около 10 тысяч советских граждан, набиравшихся американцами по их усмотрению. «Кем были на самом деле сотрудники из АРА? Бескорыстными посланниками богатой Америки, помогавшими голодавшим жителям Поволжья, или иностранными разведчиками, собиравшими информацию о стране пребывания, военными специалистами, явившимися для поддержки возможной военной интервенции?» – такими вопросами вполне резонно задаются Макаров и Христофоров. Архивные документы Центрального архива ФСБ России, которые были ими изучены, свидетельствуют о том, что представители АРА занимались в равной мере всем. Органы безопасности Советской России в начале 1920-х гг. считали, что одним из центров иностранного и белогвардейского шпионажа на территории РСФСР, в числе других зарубежных организаций, являлась и АРА, большинство сотрудников которой составляли бывшие американские офицеры и полицейские чиновники. Поэтому с первых дней своего нахождения на территории Советской России сотрудники АРА оказались под пристальным наблюдением ВЧК-ГПУ.
В записке начальника Осведомительного отдела ИНО ВЧК Я. Залина от 26 января 1922 г. указывалось, что «результаты систематического наблюдения за деятельностью "АРА" заставляют в срочном порядке принять меры, которые, не мешая делу борьбы с голодом, могли бы устранить все угрожающее в этой организации интересам РСФСР. Американский персонал подобран большей частью из военных и разведчиков, из коих многие знают русский язык и были в России, либо в дореволюционное время, либо в белогвардейских армиях Колчака, Деникина, Юденича и в Польской (Гавард и Фокс – у Колчака, Торнер – у Юденича, Грегг и Финк – в Польской и т.д.). Американцы не скрывают своей ненависти к Соввласти (антисоветская агитация в беседах с крестьянами – доктором Гольдером, уничтожение портретов Ленина и Троцкого в столовой – Томпсоном, тосты за восстановление прошлого – Гофстр, разговоры о близком конце большевиков и т.д.). Для работы в своих органах АРА приглашает бывших белых офицеров, буржуазного и аристократического происхождения, подданных окраинных государств и, таким образом, сплачивает и концентрирует вокруг себя враждебные Соввласти элементы (в Самарском отделении – офицеров, принимавших участие в чехо-словацком восстании; Петроградском – Юденичские; в Казани – Колчаковские; в Москве – княгиня Мансурова, княгиня Нарышкина, княгиня Куракина, графиня Толстая, баронесса Шефлер, Протопопова и др.). Сотрудники АРА как американцы, так и набранные здесь, пользуясь предоставленными им привилегиями, первым по договору, вторым по нашей нерешительности, безнаказанно занимаются бешеной спекуляцией, вывозом в крупных размерах ценностей из РСФСР. Занимаясь шпионажем, организуя и раскидывая широкую сеть по всей России, АРА проявляет тенденцию к большему и большему распространению, стараясь охватить всю территорию РСФСР сплошным кольцом по окраинам и границам (Петроград, Витебск, Минск, Гомель, Житомир, Киев, Одесса, Новороссийск, Харьков, Оренбург, Уфа и т.д.). Из всего вышеуказанного можно сделать лишь тот вывод, что вне зависимости от субъективных желаний, АРА объективно создает на случай внутреннего восстания опорные пункты для контрреволюции как в идейном, так и в материальном отношении».
Получаемая органами госбезопасности информация свидетельствовала, что помимо разведывательной работы, представители АРА в России стремились использовать ситуацию и для личного обогащения: проводили незаконные валютные операции, скупали драгоценности, золото, предметы церковной утвари, произведения искусства и антиквариат. Например, 1 декабря 1922 г. на московской таможне в присутствии официальных представителей АРА была вскрыта дипломатическая почта этой организации, адресованная в Ригу, Лондон и Нью-Йорк. В посылке оказался в том числе и ящик от районного представителя АРА в Казани, в котором находилась «одна черепаховая коробочка с эмалью (пейзаж); одна золотая, овальной формы, коробочка с эмалью и драгоценными камнями; один перламутровый футляр с инкрустацией; одна фигурка из цветного уральского камня; одна круглая серебряная коробочка филигранной работы с эмалью и бриллиант; одна такая же коробочка овальной формы с драгоценными камнями; одна крупная фасонная золотая табакерка с эмалью и гравировкой; одна золотая зажигалка с бриллиантами и монограммой "М"».
Результаты контрразведывательной работы были отражены в докладе ГПУ 1923 г., посвященном деятельности иностранных организаций, оказывавших помощь в борьбе с голодом. В результате полуторагодичного наблюдения за работой АРА было установлено, что эта организация, наравне с помощью голодающим, вела политическую работу, направленную против советской власти. Это проявилось, в частности, после того, как АРА перешла от массового снабжения голодающих к индивидуальному снабжению посылками нуждающихся лиц. Говоря о политической работе АРА, направленной против советской власти, особое внимание обращалось на состав этой организации. Сотрудники АРА условно делились на две категории: на сотрудников, приехавших из Америки, и на сотрудников, принятых на службу в России. Через российских сотрудников АРА американцы собирали необходимые сведения о России и различных аспектах ее жизни, поддерживали связи с контрреволюционными и белогвардейскими кругами. 29 марта 1923 г. на заседании Политбюро ЦК РКП(б) было принято постановление о ликвидации деятельности АРА на советской территории.
Такие страсти кипели уже тогда, в 1920-е, вокруг АРА. Не мог ли и Фешин оказаться в поле зрения наших спецслужб, хотя и не был сотрудником АРА, однако имел очень плотные контакты с ее американскими представителями в Казани? Если так, то не это ли именно подтолкнуло его к скорой эмиграции? Несмотря на то, какие нравственные мучения он испытывал, общаясь с американцами в то время, проведя после их предложения об эмиграции множество ночей без сна в мучительных раздумьях о настоящем и будущем, что нашло отражение в его последующих воспоминаниях: «В их стране мир и свобода, можно работать, писать то, что хочется. Нет ни трагедий, ни безнадёжного хаоса, раздирающего нервы. Мои корни здесь, но я потерял энергию работать, желание жить – и надежды ушли…» Очень важные слова, на многое проливающие свет! Несомненно, одно: если сотрудники наших спецслужб уже тогда и не были «на хвосте» у Фешина (но почему в таком случае ему пришлось ждать визу в Москве на протяжении двух месяцев, несмотря на помощь влиятельных людей в решении этой проблемы?), то он, безусловно, был бы арестован в 1930-е – в годы массовых репрессий в стране, когда буквально «на ровном месте», даже будучи безграмотным крестьянином, никогда в жизни не казавшим нос за пределы своей деревни, можно было схлопотать обвинение в контрреволюционной деятельности и в шпионаже в пользу западных держав и быть приговоренным к расстрелу, в лучшем случае – к многолетним тюрьмам и лагерям, из которых мало кому посчастливилось возвратиться.
В такой мысли укрепляет не только знание тех страшных фактов, с которыми мы столкнулись в свое время при написании сначала книги, затем докторской диссертации о жизни и творчестве безвинно обвиненного и сосланного в Коми-лагеря татарского поэта Фатиха Карима и связанного с этим изучения его следственного дела в архивах ФСБ, большого объема литературы о сталинских репрессиях, но и, например, судьба человека, непосредственно оказавшего Фешину помощь в получении визы на выезд из России, – речь о его бывшем ученике Александре Владимировиче Григорьеве.
Один из первых марийских художников, основатель художественно-исторического музея в Козьмодемьянске, в 1922 г. работал инструктором ЦК РКП(б), являясь параллельно одним из организаторов и товарищем (заместителем) председателя Ассоциации художников революционной России – крупного объединения советских художников, графиков и скульпторов, которое, благодаря поддержке государства, было самой многочисленной, мощной и влиятельной из творческих групп 1920-х гг. Занимая высокие посты и симпатизируя Фешину, он не мог не откликнуться на его просьбу о содействии. Более того, семья Фешина некоторое время прожила в его московской квартире, о чем вспоминал Д.П.Мощевитин, правда, ошибившись на год во времени, когда это случилось: не в 1923, а в 1922 г.
Через 15 лет после этих событий, в 1937 г., в ночь на 7 ноября, Григорьев был арестован и решением особого совещания НКВД осужден на 8 лет заключения (интересно было бы изучить его следственное дело: на предмет того, не фигурирует ли там каким-либо образом имя Фешина). Наказание отбывал в одном из совхозов НКВД близ Караганды. Тяжелые годы лагерей и клеймо «враг народа» круто изменили его жизнь. Он освободился в 1946 году, но получил запрет на жительство в Москве, несмотря на то, что там жила его семья. Григорьев уехал в Калужскую область, в Тарусу, где целое десятилетие прожил забытый фактически всеми, кроме нескольких своих друзей-художников, старавшимися помочь, потому что художник бедствовал, зарабатывая тем, что писал вывески для закусочных и кафе.
В случае с Григорьевым судьба, в конечном счете, оказалась милостивой: его реабилитировали, назначили пенсию общесоюзного значения, присвоили звание заслуженного деятеля искусств МАССР. А вот в по отношению к Фешину была бы она такой – большой вопрос! По крайней мере обстоятельства жизни художника в те годы, как и судьба многих наших соотечественников в последующие заставляют думать об обратном. И самое главное: Фешин все прекрасно понимал. Этим объясняется и желание скрыть им истинную причину эмиграции. Это не голод и не туберкулез, о чем он говорил в Москве у Тришевских. Как мы видели, по-настоящему Фешину не голодали даже в годы повального голода начала 1920-х. А вот что с болезнью. Как вспоминал брат художника П.И.Фешин, «он проживал в Нью-Йорке, климат плохой – это сквозная труба, а легкие у Н.И.Фешина были слабые. Вот тут-то он и получил туберкулез». Да, легкие у Фешина были слабые, но болел ли он на момент уезда из России? В воспоминании того же Д.П.Мощевитина читаем, что, живя с семьей в первые дни пребывания в Москве у Григорьева, Фешин «держался по-прежнему прямо, мужественно, с гордо поднятой головой». Мог бы так держаться по-настоящему больной человек, и с чего бы это в кругу близких? А если кого из этого круга боялся, не удобнее ли было бы казаться больным?..
Среди провожавших Фешина из Москвы был Ф.А.Модоров, приводивший в своих воспоминаниях слова художника о том, что он «уезжает на пять лет». Думается, говоря это, Фешин прекрасно понимал, что в ту Россию, из которой он «бежал», ему уже не вернуться никогда. Надежды быть понятым здесь тогда не было никакой.