Во дни страшилок и пугАлок всяких,
ведущих, вроде бы, к печальному исходу,
мы видим пред собою, как распятье,
кровавый зрак и ствол Семнадцатого года.
"Авроры" ствол, что ахнул понарошку,
к восстанию сигналя холостым зарядом.
Оно с великой кровью на подошвах
рвалось к дворцам и барским «хатам» Петрограда.
Считай, сто лет, прошло с великой даты.
Досужие в музеях ныне экскурсанты
желают посмотреть на экспонаты,
что век уже той Революции гаранты.
Наверно, я тому назад лет тридцать
на выставку шагал к Матильдовому дому.
С партийцами стремился причаститься
к политике крестьян, рабочих-гегемонов.
С младых ногтей моею став судьбою,
политика являлась в платье кумачовом,
с гранатой, револьвером и стрельбою,
за счастье бедных смерть принять готовой.
Тот день ноябрьский в ливне алых бантов
был главным праздником, главнее Первомая.
Под стягом Революции все краски
безудержно, волшебно, ярко расцветали.
Дворцовая с колонной демонстрантов
в историю плыла, а мне казалось – в вечность.
Была ли мысль, что дутые импланты
родят капитализм таких господ, как Сечин.
…Сто лет прошло. И вот бы вновь «Аврора»
чихнула вдруг своей запаянною пушкой.
Но нет… того не вышло б коленкора!
Был дуб, теперь же от него остались стружки.
*Особняк Матильды Кшесинской в Ленинграде был одно
время Музеем политической истории.