Моя проблема в том, что я отказываюсь себя спасать.
Наступит тот день, когда ты не слышишь ответа на вопрос, который привыкла задавать, всегда проговаривая одними губами ответ за секунду до сказанного собеседником вслух. Эти губы, не дождавшись поддержки с воздуха, смыкаются, внезапно стыдясь, что коснулись первого слога в слове "люблю" первыми, взяв на себя ответственность за существование смысла в полупустых глаголах, идущих по проводам от квартир в Москве до квартир в Европе. Единица, сложенная с единицей, на последней странице всегда дают ноль, и если держать друг друга за руки на расстоянии в тысячу километров, обе руки неминуемо ударит током, и кто-то отпустит, испугавшись, что цепь замкнется на сердце, и дефибрилляция вовремя не придет. Желудочки от испорченной в них крови точно так же, как и желудок от испорченной пищи, рвёт. На твои сосуды уже не хватает совести, стенки слиплись от недосказанных нечистот, одна из нас заперла другую в грязной от чьей-то засохшей на стеклах крови капсуле и перекрыла туда кислород. Моих, спавшихся от отрицательного внутригрудного давления, посиневших до вен аорт не хватает, чтобы восстановить деятельность захлебнувшихся в сладкой лжи просевших клапанов и пробитых на этой гражданской войне перегородок.
Ты бежишь от меня, смеёшься громко, и уносишь к дьявольской карусели ключи от распахнутой тобою решетки клетки, заточавшей эти всегда ослеплявшие меня огни. Их слишком много, чтоб оставаться тенью, сражаться с демонами придется плечом к плечу. Бояться страха страшнее смерти.
Вернись, пожалуйста, и отдай ключи. Запри их заново, занавесь клетку.
Бояться страха страшнее смерти.
Мне страшно, детка.
Я не хочу.