Блокада Ленинграда.... 872 дня...
Кольцо Блокады было прорвано 75 лет назад 18 января 1943 года.
Окончательно снята 27 января 1944 года.
Авторские комментарии к поэме
читать тут:
http://www.stihi.ru/2017/09/26/6791
Всё описанное в этой легенде – быль. Её действие охватывает 1941-43, 1955 и 1970-е годы. Действие в главах поэмы происходит не хронологически. Главные герои: великий композитор и великий дирижер. Ещё двое героев – великий пианист и дирижёр, награждённый боевым орденом за исполнение симфонии упомянутого композитора. И, конечно же, главная тема поэмы - Великое Противостояние, в котором принимала участие великая музыка – оружие бессмертных.
ЛЕГЕНДЫ ОБ ОРУЖИИ БЕССМЕРТНЫХ. ПОЭМА.
I. Раздвигая пределы
Самолёт приземлился в Нью-Йорке.
Обычное дело.
Пассажир сел в такси и поехал на нём в Ривердейл.
Через трафик и дождь,
раздвигая эпохи пределы.
Это после мы скажем
“отметив” её передел.
Вереница огней колыхалась,
как море,
и
город
нависал над дорогой
и таял в дожде за спиной
ожиданием встречи,
волненьем про гордость и горе,
и о том, что никто не находит
дороги иной.
А дорога петляла неспешною красной гирляндой
и внезапно рассыпалась
с тихим шуршанием шин
за воротами сада.
Дом встретил симфонией ладной –
птиц.
Пахнуло
Гудзоном и хвоей.
Спешите?
Спешим!
- Проходите, Маэстро!
С приездом.
Маэстро Вас примет!..
Вот и он.
Невысокий.
Старик,
но - лицом молодой.
Жизнь в усталых глазах.
Что нашёл пилигрим
в пилигриме?
Не похоже, что сад в этом доме порос лебедой.
(Посетитель был в курсе:
хозяин живёт как отшельник.
Скоро год…)
Он хотел поклониться и сразу уйти,
но по просьбе…
остался.
Так много на свете расщелин.
Так редки остановки на нашем тернистом пути.
II. Лёгкий след
Прилететь из соседней галактики слушать пластинку?
Для кого-то абсурд.
Для другого –
подарок небес.
Соткан звук и намотан на память
живой паутинкой.
И зудит паутинка на душах
как вечный порез.
В полумраке,
подсвеченном тусклым мерцаньем камина,
проживая до дна
свою долгую трудную жизнь,
он опять дирижировал…
звуком,
но было не мнимым
ощущенье от горькой,
но светлой
и чёткой межи.
Он на время исчез.
Он стоял как всегда пред оркестром,
сидя в кресле, он им управлял
через …дцать долгих лет.
И он слёз не стеснялся –
навеки великий
Маэстро,
и слеза оставляла
у всех
на щеках
лёгкий след.
Как они говорили?
Непросто –
двойным переводом.
Как?..
О музыке – той, что звучала.
О дальней стране
из которой и гость, и создатель симфонии родом.
О Победе…
Смотрели журналы.
Начало турне.
Гость,
дослушав,
уехал навстречу “открытью эпохи”.
Фотография с дарственной надписью…
Громкий успех.
А хозяин остался…
Умерьте, пожалуйста, вздохи.
Он прошёл долгий путь.
Он достоин расставленных вех.
III. Служить, как дышать
Он не молод,
да что там – он стар:
ему
семьдесят пять.
Он уже потерял три страны
и
любимый La Scala.
Пусть на радио…
Новый оркестр,
что новая пядь.
Миллионы сердец
его палочка
разом ласкала.
Да – он стар,
но не сломлен
и может
продолжить борьбу.
Он - в Нью-Йорке,
но каждою нотой он против фашизма.
Седины не добавить
и складок не видно на лбу.
Не сломать его духа
и не
переполнить трагизмом.
Страха нет.
Только боль и желанье
служить, как дышать.
Никогда не уронит он чести –
сын
гарибальдийца.
Он читает газеты и рвётся,
страдая, душа.
Согласитесь –
не каждый
страданием сможет гордиться.
Да. Он знает теперь,
чем внесёт в этой битве свой вклад.
Он запишет её…
Он достанет её партитуру.
Слава Б-гу за право её исполнять
не устроили гвалт,
посчитали за честь для него
без единого тура.
Его палочка часто звучала сквозь тучи войны,
вдохновляла борцов,
собирала для них сотни тысяч.
Слава Б-гу
он не был раздавлен стандартом двойным:
итальянец в Америке…
Славу
из камня не высечь.
IV. За кадром кадр
Кружным путём на юг
в Ташкент,
в Иран,
Ирак, Египет…
Как в «Касабланке»…
О, My Lord!
My Capitan, please keep it!
Атлантика… За кадром кадр.
Минуя
минные поля,
Он попросил, и
Он следил за
кораблём,
благоволя.
За кадром кадр.
Лист за листом.
Так нужно и
так должно.
Желанье противо->
<-стоять.
На фильм не снята лонжа.
Жара в Нью-Йорке. Пыль. Корабль. С
ней не сравнится
жар внутри.
Ну, наконец-то!
Сколько дней
прошло?
Пять дней? Нет –
целых три.
Победа? К сожаленью, нет!
Участие? Бесспорно!
Рыдают флейты да гремят
литавры да валторны.
За звуком – звук.
Отправлен диск.
Назад:
путём опять кружным.
В оружии бессмертных нет
иных
деталей и пружин.
Он вытворяет чудеса.
Летает иммельманом.
И телеграмма год спустя
в кармашке с талисманом
под сердцем. Шквал в Нью-Йорке.
Эх...
(молчанья в Куйбышеве залп).
Не маг. Волшебным жезлом бой
и боль
в единый
вдох связал.
“Автограф” Верди на груди
хранит его полвека.
Что человек в руках судьбы?
Что звук без человека?
Он темп хранит.
Всё дело в нём. В нём пульс и
долгий чистый звук.
Все партитуры в голове.
Они
как будто дело рук.
V. Чудо рождения
Он никогда не считал себя храбрым,
однако
в эту трагичную осень
подолгу бродил он
между бомбёжками.
Всюду он чувствовал знаки.
Всё говорило:
Быть стойким – необходимо.
Резким контрастом с
на редкость прекрасной погодой,
в лицах читалась тревога,
но с нею – решимость.
И,
продолжая бродить
по любимому городу,
мог ли он знать,
что,
симфонией новой кружим он.
Сколько не рвался –
был признан он к службе не годным.
Вместе с другими –
тушил зажигалки на крыше.
Могут ли люди, как боги влиять на погоду?
… Делалось небо яснее, прозрачней и выше.
Ясность давала отчётливей слышать безумье.
Звёзды дрожали
и
в этом дрожании звуки
в крепость слагались и
он
припадал к амбразуре,
Мир весь он видел, хотя с
детства был близоруким.
Внешне - подросток в очках
был
на деле
титаном.
Кто бы подумал?
А он
и
не думал –
вершил он.
Чудо рождения не было чудом и
не было тайным,
делая звук его музыки
несокрушимым.
Время на сон?
Это роскошь.
Он курит и пишет.
Это – единственный шанс
быть для Мира оплотом.
Фронт приближается.
Небо
пожарами пышет.
Внешне спокойный
титан
продолжает работу.
Скоро конец сентября.
Он –
в конце третьей части.
Снова он рвётся на фронт,
но
отправлен приказом
в тыл…
И он пишет, как дышит –
о свете и счастье
движим любовью,
неся с нею трезвость
и разум.
Б-г всё же есть:
потерялся, но
вскоре был найден
груз с партитурой…
Представьте - такую потеряю!
Как и любой на войне –
не прервался ни на день
он.
Его музыка кровью питала артерию.
Год на исходе.
Титан подобрался к финалу,
не сомневаясь нисколько в победных аккордах.
Враг под Москвой остановлен.
Симфония…
Мало!..
Музыка в сердце клокочет
печально и гордо.
Вот и поставлена точка.
Грустит он невольно.
Сможет ли кто
его труд
в этом пекле исполнить?
Знает ли он, что, поднявшись,
симфонии волны
Мир весь охватят
и Верой
его переполнят?!
VI. Только в полном составе
Кто был жив,
и
кто не умирал,
и кто не был в окопах -
если мог шевелиться
явился,
заслышав призыв.
Кто не умер в дороге…
Вдох-выдох, вдох-выдох –
синкопа.
Что подняло людей
полумёртвых?
Не страх.
Не призы.
Музыканты пришли отовсюду:
из морга и с фронта.
Генерал помогал дирижёру пополнить состав.
День за днём
собирался оркестр
под горькое “пронто”.
Ах, как горько –
уже двадцать семь
схоронили
из ста.
Дирижёр –
сам подстреленный птах
на трясущихся крыльях
поднимал ежедневно
голодный
измученный клин.
Устремляясь за ним,
как могли –
укрепления рыли.
Тот, кто вылепил их,
сам не помнил
названия глин.
Кто кого.
Кто как мог:
на четвёртый этаж
поднимали
музыканты друг друга.
Сперва – по пятнадцать минут
репетиции шли.
Нет такого наречия “мало”.
Только маятник тикает тихо: -
“Я всех помяну”.
Духовые подчас
к мундштукам
примерзали губами.
Вылетали смычки
из
вконец
обессиленных рук.
Лёд давил их кубами,
но вдруг
испарялся клубами,
потому что плотней и плотней
становился их круг.
“Только в полном составе”.
Подчёркнуто
жирно.
Три раза.
Только в полном составе…
Иначе –
нет смысла играть.
Шостаковича фраза
сейчас
равносильна приказу
бьётся в сердце
призывом бороться
и
не
умирать.
Первый пробный концерт.
Пиджаки
надевали на ватники.
Оркестрантки –
по несколько платьев
(такой был мороз).
Дирижёр вышел в белой манишке
украшенной бабочкой.
Командир,
поднимая в атаку,
встаёт в полный рост.
Лишь одно отделенье.
Примёрзла
к пюпитрам
их стойкость.
Почему же не слышно оваций?..
Шевелится зал.
Море варежек.
Холодно.
Очень.
Постольку поскольку.
стимул жить.
(Пусть
пока замерзает
в мгновенье слеза).
Постепенно дошли
до
шестичасовых репетиций.
Нет сомнения в том,
что упорство
спасло
многим жизнь.
Город ждал.
Наполнялись надеждою
бледные лица.
По толике,
по ноте
они
как умели
теснили фашизм.
В день премьеры,
планируя кушать
в “Астории” штрудель
враг,
надеясь, на штурм,
ждать не ждал
операции “Шквал”.
И концерт состоялся.
С оркестром гремели орудия.
Ни один
из немецких снарядов
в тот час не упал.
Наконец-то!
Представился повод
костюмам и платьям.
Пусть наряды смотрелись
как будто
с чужого плеча.
Колоннада вставала
навстречу
прибывшим солдатам.
Зал встречал ленинградцев,
сверкая
в оживших лучах.
Люди слушали…
в зале,
на улицах,
сидя в землянках.
Люди хлопали стоя.
Воскреснув.
Отринув свой страх.
И букетик ромашек
в руках
очень юной смуглянки
засверкал ярче звёзд.
Ярче ярости
в грозных кострах.
Равносильно сраженью.
Подобно
гружёным составам
отгремели аккорды,
в объятиях
сжав этот день.
И эмоции были
уже
не подвластны
октавам.
И все беды в тот миг
не пугали
счастливых людей.
До прорыва Блокады
ещё оставалось
два года.
До победы –
три года
и
пропасть тревог и смертей.
Но несломленный город
поднялся
из
сумерек гордо
и в тот миг не нашлось бы
нигде
его тверди твердей.
Те же стены
спустя
тридцать лет
“услыхали” признанье.
“В день премьеры мы поняли,
что
проиграем Войну.
Ваша сила и гордость
разрушили
наше сознанье.
Если б только мы знали
бездонную
ту
глубину”.
Два немецких солдата –
теперь
два немецких туриста
и седой дирижёр,
и
всё те же
колонны вокруг.
Траектории звуков линейны,
остры
и тернисты,
и мелодии кокон – незыблем
и так же упруг.
VII. Талисман
“Иди-Иди. Вперёд. Вперёд.
Покуда жизнь тебе позволит.”
Сломает или подберёт?
У каждого – свои мозоли.
Он жив, листочком тем храним:
верь иль не верь - им сберегаем.
Пусть стар, но он – неутомим:
корабль между берегами.
Этапы длинного пути -
его победы и потери.
Когда настанет час уйти –
метелью кончатся мистерии.
Случайно найденный средь нот
великого маэстро Верди,
клочок бумаги… вновь блеснёт
полоской долгожданной тверди.
А тот… в блокадной белизне…
чем он храним и сберегаем?
Как уцелел он в той резне,
плывя под теми берегами?
А может это он хранит
людей своим волшебным даром?
Безмолвствует могил гранит,
молчит, гася в себе радары.
И если талисман и был,
то он и был тем,.. ноют раны.
Он не смотрел на перст судьбы,
в своём служенье филигранном.
И надо ли сейчас гадать,
кто пробуждает звуки эти?
В них растворяются года.
Ты слушай!.. Музыка ответит.
9/26/2014