По-стариковски прикорнув на солнышке,
С улыбкою блаженства на лице,
Не видит он, как возле ног воробушки
Гуляют воровато на крыльце.
Они находят брошенные семечки
И не боятся стука посошка, –
Для них старик давно похож на деревце,
Что клонится к земле от ветерка.
А он в дремоте сладкой на завалинке
Живёт в воспоминаниях своих,
Когда в июле не влезал он в валенки,
А гнал к любимой двойку вороных.
А кони эти числятся колхозными,
(Он конюхом работал пару лет),
Бывало запрягал их ночью позднею,
Чтобы не видел грозный сельсовет.
И вот они – блестящие и звонкие –
В ночи летели в ближнее село:
Там девушка весёлая и знойная
Ждала с любовью друга своего.
И до рассвета на телеге нежились.
Стреноженные кони на лугу
Паслись, пока с росою свежею
Не заедали звёздную пургу.
А почему такое вновь припомнилось
И укачало в сказку среди дня?
Сильнее оказались страсть и молодость –
Ни голод, ни разруха, ни война.
Вся жизнь потом была, как в наваждении:
Женитьба, дом, работа и семья.
Но не было такого наслаждения,
Где над телегой пели тополя.
Она перед войной с роднёй уехала,
И в круговерти затерялся след.
Ему казалось, жизнь пошла с прорехами,
На голове пробился первый снег.
Теперь больной, согнутый в три погибели
И с неизменным другом-посошком
Он доживает в сгорбленной обители, –
Когда-то это был приличный дом.
Старик ещё порою в грёзах нежится,
Пригретый теплым солнечным лучом.
Он страстно жил! Аж самому не верится,
Что было всё порою нипочём.