Тъмата припълзя и само зорките очи на буден бухал,
все още наблюдават сенките и различават цветовете.
Без дим горят лилавите огньове на кърпикожуха
и сгряват голите и беззащитни клони на дърветата.
В изпръхналите ниви слънчогледите залязват уморени
и питат слънцето - защо във питите им никнат черни зъби
и не пулсира вече сокът във стъблата им - зелени вени,
а сърпът лунен е готов с един замах да ги погуби.
Като прогонен таралеж - в юмруче свива се сърцето,
как сред враждебния и войнствен мрак надеждата да разпознае?
И кой друг би могъл на зазоряване да просветли небето,
щом даже бляскавият слънчев нож се суети и колебае.
(Перевод Стафидова В.М.)
Тьма приползает и светится только филина зоркое око
Всё ещё бдящего строго за тенью, смену цветов подмечая,
Без дыма огнём полыхает лиловым крохотный крокус
Беззащитные голые ветви деревьев собой согревая.
А в пыльных полях ближе к закату подсолнухи никнут устало
К солнцу с вопросом немым - зачем возникают в них чёрные зубы
И пульсации сока по стеблям, как раньше бывало - не стало
А месяц мечом своим взмахом одним грозится - погубит.
Свивается бедное сердце в кулак, как изгнанный ёжик
Как оно в этой враждебной среде надежду свою распознает
Вряд ли есть кто-нибудь, мудрый кто утра прискоривать сможет
Если солнечный нож даже он суетится себе, выжидает.