Бабьим летом я чуточку пьян.
Отдыхаю.
Занялся побелкою.
На серебряной нитке туман:
Капелюшечки мелкие-мелкие.
Где-то тут проживает Маршак,
Он увидит меня, расхохочется.
Хорошо в Переделкино так,
Что писать, ну, нисколько не хочется.
Вот поэтому я и белю
Ретро-дачу из дерева серого
И болтушку варю кобелю
Во дворе,
возле клумбы мохеровой.
Ходят-бродят вокруг Моршаки,
Все известные, все поседелые.
Мой кобель их не слышит шаги,
Я махаю ладошкой им белою.
А они: «Что за новый чудак?»
Кобелю подмигнут, расхохочутся.
Бабьим летом спокойно мне так,
Что писать, ну, нисколько не хочется.
Говорю Маршаку: «Самуил,
Почему мне нисколько не хочется?»
Не ответил он мне, но спросил:
«А когда приезжает молочница?»
«В десять тридцать она тут как тут -
Бабьим летом бабёха пропахшая», -
Я сказал,
сел на лавку курнуть,
Рядом пёс, ну, и дача одряхшая.
Знаю, прячется старая мышь
В дебрях тёмных на клумбе мохеровой.
Хорошо, если долго молчишь
Возле дома из дерева серого.
Бабье лето,
с росинками нить.
Отдыхаю, жду бабу щекастую.
А потом буду дальше белить
И забор красить жёлтою краскою.
В Переделкино все мастаки,
Все - рукастые, все - созидатели.
Ретро-дачи, а в них старики –
Маляры и поэты-писатели.
Я на нитку гляжу, как дурак,
А в ворота – тук-тук.
Кто?
Молочница.
Хорошо в Переделкино так,
Что писать, ну, нисколько не хочется.