Сердце — тяжёлый безмолвный камень в птичьей худой груди. Можешь попробовать взять руками, только не остуди, не разломай [пусть на вид и крепко, спрячешь его в кулак — в тёплую кожу вопьются щепки]. Я отдаю. За так. Хочешь? Возьми. Забирай, раз нужно. В плату — счастливый взгляд. Ты без ума от таких игрушек.
Множество зим назад сердце, которое ты прижала к тёплой щеке, как лёд, чайке бесстрашной принадлежало.
Он обожал полёт. Он не умел жить без солнца, неба, крыльев — к ветрам глухих, — он, моя милая, даже не был чайкой среди других, он не искал покрупнее рыбу в кружеве светлых вод; сделав однажды свой личный выбор в пользу пути вперёд, он не сворачивал, шёл упорней многих, кто мне знаком.
Звали его, как я помню, Джонни.
Джонатан — целиком.
Может, и сказка: ведь всем известно, чайки — народ простой, было бы вдоволь еды и места, что уж просить…
Постой.
Просто послушай ещё немного, не засыпай, мой свет.
Джонатан знал лишь одну дорогу: верить, что будет спет гимн облакам, морю и полёту чайками всех времён, что обязательно будет кто-то, кто, как когда-то он, небо освоит [сложней искусство вряд ли найдёшь, дитя!], кто, как и он, задохнётся чувством, к скалам стрелой летя, кто, как и он, оседлает ветер, слушая стук в груди, и ни за что, ни за что на свете не полетит один.
Только за это и надо биться — выбор, надежда, путь.
Спи, моя девочка, сердце птицы вжав в человечью грудь.
Спи, моя девочка, спи, родная, волосы из огня.
Пусть в хрупких пальчиках оживает
чайка
внутри
меня.
23.05.16