если видеть дальше своего носа — там только чёрная полоса
только смерть, а у смерти шаблонный оскал и заточенная коса
только боль, только ноша, которую если и схватишь, то не утащишь,
а тебя заставят не то что волочь её, а подпрыгивать и плясать,
да с улыбочкой, да не этой, а искренней и послаще
если видеть чуть дальше — там только поля, сожжённые до трухи,
а по ним слоняются люди, в зубах неся неотмоленные грехи,
ты посветишь фонариком, и утонет луч в загустевшей мгле,
сквозь неё ты услышишь лишь отзвуки плача и панихид —
по живым-то людям, представь, не лежащим в сырой земле
если ты приоткроешь дверку, да хоть глазочком посмотришь в щель,
то увидишь огромный склад из утерянных образов и вещей,
а на входе табличка, мол можно входить, и смотреть, и трогать,
но нельзя уносить с собой, как покойных нельзя из гроба —
ты останешься в этой комнате, всеми брошенный царь Кощей,
плод, не вышедший из утробы
а бывает ли свет? чтобы грудь не ломило и воздух был посвежей,
чтоб не нужно ходить во страхе, словно в душащей парандже,
вон! сияет проём через тысячу лестниц и столько же этажей,
ты беги, добежишь — похохочешь, кто знает, — к чему, зачем?
только дверь-то ненастоящая.
так — рисунок
на кирпиче.