Я видел твоё, а своё - растирал в руке.
По воздуху тянется жесткая мокрая нить.
Ты видишь — чернеет закат. Значит, можно плыть.
А рассвет — лишь предлог для тех, кто нечист и слеп,
Кто по ветру бросает пыль, кто смеется вслед
Хладнокровных волн, что стремятся достигнуть Лун.
Но, коснувшись света, их пальцы нашли цемент.
Я смотрел на них и бесшумно касался струн,
Не сумея спеть, как однажды ступил на край,
За которым — горячий сплав не согрел, а сжёг.
Я прочёл, что на небе тебя забирают в Рай,
Но я шел по дорогам, откуда назад не смог.
Я стоял на краю и все также смотрел наверх.
И всё так же я видел жар полевых небес.
Это жар не кончался там, этот жар не мерк,
А я с дрожью в коленях всё так же врастаю здесь.
Там, где холод Лун заключен за ночною мглой,
Ты стоишь в степи самоцветов, где сплав небес
Над тобою, как млечный путь, разделен на слой
В Эмпирей, на котором стоит златоглавый Зевс.
Может быть, если долго смотреть, я взлечу туда,
Как умеет камень, подолгу томясь на дне.
Может быть, в моём сердце холодном звенит руда.
И падение с края - простая боязнь взлететь.
Знаешь, если удел таких, это падать вниз -
Я шагаю раз, я уже не дышу. Смотри.
У закрытых глаз цвет оранжевый меж ресниц —
Это значит, удел мой — это руда в груди.