Бельё полощется в рассвете
и прячет солнце в простыню.
Он говорил мне: "А поедем
ко мне на Третью авеню!
Там до небес достать рукою
из небоскрёбного окна,
Манхэттен плещется рекою,
и всё такое-растакое,
ты будешь им восхищена!"
Я оживилась, встрепенулась,
как от лихих рассказов По,
с ресниц стряхнула рыбью снулость,
стекая пальчиками по
густому чёрному сафьяну
зловещих сказок и стихов.
"Нью-Йорк - Нью-Йорк!", Манхэттен! -
да, но,
кто знает, вдруг я там увяну,
как неполитая морковь,
как черешок на помидоре.
Сказала: "Как-нибудь потом".
И, провожая в коридоре,
прильнула тёплым животом.
Ступай же, всем ветрам распахнут,
на эту дуру не сердит.
Тут русский дух, тут Русью пахнет,
русалка на ветвях сидит.
Здесь тишь и прелесть глухомани,
"Цой жив" - на крашеной стене,
бельё полощется в тумане
и дремлет солнце в простыне.
Вот это всё ему сказала,
с душицей сделала чаёк,
махнула в сторону вокзала
и не поехала в Нью-Йорк.