Светлой памяти А.В.Тимирёвой
Ваша песня пленительно пелась,
Возносясь над чумною страной,
И, наверное, вам не хотелось
Стать навеки гражданской женой.
Но тогда не венчальные свечи,
Судьбы жгли и спускали под лёд,
Оставляя душе человечьей
Лишь романса звенящий полет.
Потому–то всю ночь без отрыва
Вы глядите в былое, а там
Стонет эхо мятежного взрыва,
Волны хлёсткие бьют по бортам.
И, безумные годы листая,
Вырастают, как вал штормовой,
Белых войск лебединая стая,
Белых льдов неприступный конвой.
Вот чернеет лицо Адмирала,
Словно небо в последнем бою,
От шинели предательски ало
Струйки крови ползут в полынью.
Это памяти страшное фото
Оживает в кромешной ночи,
Где огнями небесного флота
Светят звёзды, скрещая лучи.
Где томит череда пересылок,
Кабинетов удушливый зной
И вопрос, будто пуля в затылок:
– Как вы стали гражданской женой?
Только в замяти лагерной пыли
Исчезает усталый ответ.
И порою не верится, вы ли
Знали страсти романсовый бред?
За который в промозглом бараке
Вечный срок предрекали суды...
Но горит, но не гаснет во мраке
Дивный взгляд адмиральской звезды.
____________________
* На фото – А.В.Колчак и А.В.Тимирёва.
Любовь человеческая может быть чистой и спокойной, страстной
и жестокой в отношении близких людей, разной... Но она только тогда
Любовь, когда за неё платишь по самому высокому счёту, порою –
ломая жизни и судьбы. Как и было у героев этой баллады.
Когда осенью 2008 года на вышел фильм "Адмиралъ" (точнее – его киноверсия, не 10–серийный телевариант, появившийся позже), то сразу же развернулась газетная полемика и вокруг личности А.В.Колчака и – главным образом – относительно самой киноленты. Своё мнение выразил и я в статье, которая приводится ниже.
ЛЮБОВЬ КОЛЧАКА – В КИНО И В ЖИЗНИ
По дороге горестных дней
Твоё имя меня вело,
Но незримо любви твоей
Осеняло меня крыло.
А.В.Тимирёва
– Что ж это? За всё время он её даже не обнял как следует!
– Ну, он же ей ручку целовал…
– Ха! Ручку… Ручку не считается…
Так рассуждали две девчонки, выходя после фильма «Адмиралъ» на ночную калужскую улицу, – молоденькие, едва ли не школьницы, губы и глаза накрашены, в руках – сигареты… Обычные, современные барышни. И я понимаю их недоумение, как, вероятно, поняла бы его и Анна Васильевна Тимирёва, гражданская жена адмирала А.В.Колчака.
«Время было другое, и отношения между людьми были другими – всё это теперь может показаться странным и даже невероятным, но так оно и было…», – строчка из воспоминаний этой удивительной женщины говорит о многом.
Уже на закате дней, после почти сорока лет лагерных сроков и жизни на высылке, Анна Васильевна вспоминала о днях своего счастья:
«Я была молодая и веселая тогда, знакомых было много, были люди, которые за мной ухаживали, и поведение Александра Васильевича не давало мне повода думать, что отношение его ко мне более глубоко, чем у других… Но где бы мы ни встречались, всегда выходило так, что мы были рядом, не могли наговориться, и всегда он говорил: «Не надо, знаете ли, расходиться – кто знает, будет ли ещё когда–нибудь так хорошо, как сегодня». Все уже устали, а нам – и ему и мне – всё было мало, нас несло, как на гребне волны. Так хорошо, что ничего другого и не надо было».
Морская война особенная. Далёкие рейды, установка мин, артиллерийские дуэли с крейсерами противника, кровь, смерть, ледяная бездна… И – колоссальное нервное напряжение, которое сбрасывается на берегу. Музыка, смех, звон бокалов…
«Я видела Александра Васильевича редко, всегда на людях, я была дружна с его женой. Мне никогда не приходило в голову, что наши отношения могут измениться. И он уезжал надолго, было очень вероятно, что никогда мы больше не встретимся. Но весь последний год он был мне радостью, праздником. Я думаю, если бы меня разбудить ночью и спросить, чего я хочу – я бы сразу ответила: видеть его».
Сложность отношений героев этой истории усугубляется тем, что она замужем, и он женат, у обоих – дети, да и спутники жизни – люди далеко не заурядные.
«Это была высокая, стройная женщина, лет тридцати восьми, наверное. Она очень отличалась от других жён морских офицеров, была более интеллектуальна, что ли. Мне она сразу понравилась…», - так о Софье Фёдоровне Колчак вспоминала Анна Васильевна Тимирёва. В словах этих скрыто немалое благородство. Волей судьбы ставшая соперницей жены адмирала – и успешной соперницей! – Анна Васильевна нисколько не принижает её в своих воспоминаниях, даже наоборот…
«Как–то раз мы с Софьей Фёдоровной поехали кататься по заливу. День был как будто теплый, но всё–таки я замёрзла, и Софья Фёдоровна сняла с себя великолепную чёрно–бурую лису, надела мне на плечи и сказала: «Это портрет Александра Васильевича». Я говорю: «Я не знала, что он такой тёплый и мягкий». Она посмотрела на меня с пренебрежением: «Многого Вы ещё не знаете, прелестное молодое существо». И правда, ничего я не знала, никогда не думала, чем станет для меня этот человек. И до сих пор, когда её давно уже нет в живых, мне всё кажется, что, если бы довелось нам встретиться, мы не были бы врагами. Что бы то ни было, я рада тому, что на её долю не выпало всего того, что пришлось пережить мне, так всё–таки лучше».
Тогда, в 1916 году, в разгар мировой войны, Анна Васильевна и представить не могла, что ей придется пережить! Впереди – государственный переворот, гибель друзей, бегство во Владивосток и разрыв с мужем, новая встреча с Колчаком, его взлёт на вершину власти, предательство и убийство, потом – тюрьмы, высылки, расстрел юноши–сына и вновь – лагеря, лагеря… Но везде и всегда в сердце её – образ адмирала.
«Однажды я сказала ему: «Я знаю, что за всё надо платить – и за то, что мы вместе, – но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной близости, я на всё согласна». Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата».
«Александр Васильевич приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я всё не могла решиться порвать со своей прошлой жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица – и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука у меня затекла, а я всё смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место – с ним».
Это лишь один эпизод из воспоминаний А.В.Тимирёвой, но очень показательный. Жесткость, даже резкость, колчаковского характера в сочетании с какой-то беззащитностью и благородством натуры, боль и мука Верховного правителя России, гибнущего, как капитан со своим кораблем - все это передано Анной Васильевной с предельной искренностью и остротой
«То, что происходило тогда, что затрагивало нашу жизнь, ломало её в корне, и в чем Александр Васильевич принимал участие в силу обстоятельств и своей убеждённости, не втягивало меня в активное участие в происходящем. Независимо от того, какое положение занимал Александр Васильевич, для меня он был человеком смелым, самоотверженным, правдивым до конца, любящим и любимым. За всё время, что я знала его – пять лет, – я не слыхала от него ни одного слова неправды, он просто не мог ни в чём мне солгать. Всё, что пытаются писать о нём – на основании документов, – ни в какой мере не отражает его как человека больших страстей, глубоких чувств и совершенно своеобразного склада ума».
И сейчас еще можно слышать от людей, воспитанных на клише советской идеологии, что Колчак вешал, порол и расстреливал тысячи ни в чём не повинных граждан. Не хочу все это комментировать. Скажу лишь одно. Сколько сочиняется анекдотов про Чапаева, про Ленина с Крупской? Не сосчитать! А про Колчака вы слышали анекдоты? Нет… Вот в том то и дело! Ну, а стихи про Колчака есть, хорошие стихи. И песни тоже есть, хорошие песни:
Когда от тяжести брони и тел убитых
Земля под гогот солдатни сойдет с орбиты,
Раздавит кованый сапог, что было ценно,
И лишь Любовь – бессмертный Бог во всей Вселенной.
Среди планет проляжет следом санным
Мой Млечный путь, как серебристый снег –
Мой ангел Анна, мой хранитель Анна,
Моя звезда, мой тайный оберег.
(из романса Константина Фролова
"Мой ангел Анна")
«Как трудно писать то, о чём молчишь всю жизнь, - с кем я могу говорить об Александре Васильевиче? Все меньше людей, знавших его, для которых он был живым человеком, а не абстракцией, лишенной каких бы то ни было человеческих чувств. Но в моем ужасном одиночестве нет уже таких людей, какие любили его, верили ему, испытывали обаяние его личности, и всё, что я пишу, сухо, протокольно и ни в какой мере не отражает тот высокий душевный строй, свойственный ему. Он предъявлял к себе высокие требования и других не унижал снисходительностью к человеческим слабостям. Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи – это ли не уважение к человеку?
И мне он был учителем жизни, и основные его положения: «ничто не дается даром, за всё надо платить – и не уклоняться от уплаты» и «если что–нибудь страшно, надо идти ему навстречу – тогда не так страшно» – были мне поддержкой в трудные часы дни, годы».
Если верить воспоминаниям чекистов – расстрелянных Колчака и Пепеляева, премьер–министра сибирского правительства, опустили в иордань, крещенскую полынью. И Колчак, смотревший в глаза убийц (суда ведь не было, а расстрел без суда – убийство), навсегда остался символом разбитой, но не сломленной Белой России.
«Что из того, что полвека прошло, – никогда я не смогу примириться с тем, что произошло… И ему и мне трудно было – чёрной тучей стояло это ужасное время, иначе он его не называл. Но это была настоящая жизнь, ничем не заменимая, ничем не заменённая. Разве я не понимаю, что, даже если бы мы вырвались из Сибири, он не пережил бы всего этого: не такой это был человек, чтобы писать мемуары где–то в эмиграции в то время, как люди, шедшие за ним, гибли за это и поэтому.
Последняя записка, полученная мною от него в тюрьме, когда армия Каппеля, тоже погибшего в походе, подступала к Иркутску: «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось – только бы нам не расставаться».
И я слышала, как его уводят, и видела в волчок его серую папаху среди черных людей, которые его уводили.
И все. И луна в окне, и черная решетка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мертвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики…»
Рано или поздно, правда и справедливость всегда торжествуют. И Любовь в её высшем смысле нельзя ни расстрелять, ни заморить в лагерном бараке. Уже установлен памятник адмиралу в Иркутске. И в Омске тоже готовится установка памятника. В Сибири, в Москве и в Крыму идут спектакли о Колчаке. Недавно в Ледовитом океане вновь появился остров Колчака, ему вернули старое название. Не смотря на происки оголтелых неосоветчиков и малообразованных, но наглых "монархо-патриотов" из бывших комсомольцев, имя и дело Александра Васильевича Колчака остаются в Истории России кристально чистыми и честными. Остаётся лишь повторить слова великого русского писателя Ивана Бунина, произнесённые им столетие назад в память об Адмирале:
"Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли".
_______________________
После публикации этой статьи в областной калужской газете "Весть", в редакцию хлынул целый поток гневных, возмущённых писем от представителей старшего поколения, выросших с убеждением, что Верховный правитель России в годы Гражданской войны, адмирал А.В.Колчак есть "цепной пёс империализма" и как одиозная личность не заслуживает никакой доброй памяти. Поместив на своих страницах ряд критических выпадов, редакция газеты предложила мне как–то на них ответить. Я подготовил ответ, но – адресовал его совсем другим людям. Это было "Открытое письмо к молодым читателям", прочитать его можно, пройдя по следующей ссылке: http://www.stihi.ru/diary/cornett/2014-11-25