Мне вдоволь хлеба, мне всего сполна
грядущий день сулит, кивнув луной.
Пока я сплю, душа - моя стена -
пьет чай наедине с собой.
Она нигде, она не выглядит никак,
но от бахвальства моего чуть дышит.
И чем я сплю верней, тем кое-как
она пытается ползти повыше.
Но там, "повыше", только благодать,
и вот душа ничья в испуге кратком
пытается былое наверстать,
танцует робко и смеется зябко
И вот - хохочет, пляшет всласть,
моим дыша стыдливым перегаром.
а я во сне готов упасть
держа ружье в руках беспалых.
Ружье не держится никак
и не стреляет, как ни пробуй.
И я ворочаю бардак
своей кровати жестом злобным.
Мечусь, кошмаром взятый в плен.
И чорт (я сам) меня терзает:
сулит мне страшных перемен
в моей прекрасной жизни с краю.
Вся гадость мира на виду
передо мной, что зря явился.
И вот я жду, что упаду,
как тот, что только что мне снился.
Меж тем ничья душа, мельком
мою агонию заметив,
почувствовав мой в горле ком,
обратно мчит быстрей чем ветер
Сереет утро, просыпаюсь. Что же.
Воды. Ружьё. Да, нет ружья.
И тем милее и моложе
с надеждой ждет душа ничья.
***
Вновь бахвально свистать норовлю,
но уже не со зла на тот день,
в который не верю,
не в обиде на чорта, который я сам, когда сплю,
а в какой-то предельно абстрактной манере.