В этот раз нам наконец повезло с погодой.
Хотя от лежания на земле всё также ломило кости,
и я не смог сомкнуть глаз,
коротая ночь бутербродом.
У реки в Богом забытом селе
пытаюсь понять,
чем ощущение, что в спине гвозди
походит на восторг от похода.
Встал раньше её,
не став будить.
Допил сок,
смял коробку и бросил в костёр,
туда же дрова,
собрав некое подобие башни.
Из палатки словно заячий хвостик
высунулся элегантный шерстяной носок.
Она с неделю уговаривала меня выбраться на природу,
а я ей «всё будет, даже
заберёмся на твой мост
И возьмём для реки лодку
или покатаемся на барже,
только давай отложим срок.
Может через год, может через два года».
Она опять права,
что не послушала Пашу.
Проверил капот,
взял из багажника виноградные грозди
и пошёл под ракиту к запруде,
в надежде на окуня.
Вид дерева обалденный, ярко огненный.
Маяк тысячи судеб.
его пламя падает с веток,
освещая стены гранита, по своей сути
совершенное место.
Жаль под рукой ни графита,
ни графина,
описать, как он стар, угрюм и ветх.
огонь плавно опускается и поднимается вверх.
У души в уюте
кружат осколки.
Невинно безумное действо,
Которое не замечают люди.
Как и рассказы Толкина
Здесь то, что никогда уже не будет:
Детства.
Я так долго смотрел на дерево,
что не заметил корягу
и устроил спонтанный ситком.
В сторону два шага
вниз бегом,
манёвр зигзагом,
ноги цепляются.
Теперь я босиком
падаю то спиной то задом.
И, наконец, правой щекой
со шлепком,
крича таким матюком,
что не стоит кропить бумагу,
поцеловался с рекой.
Часть винограда и выходные безнадёжно потеряны.
Из палатки смех и шорох.
Полетел сосуд с промилей.
Этот юный Шолохов
с голосом в режиме ультра,
что услышишь за три мили,
бежит, как бабка за талоном,
сделать пару фотографий.
-Милый, с добрым утром.
-Алёна, иди на фиг.