Мы сидим в этом веке
(всяк — на своих иголках),
как на чёртовой ветке:
пружиня, скрипит легонько.
И вцепились в него мы —
до, Господи, белых костяшек!..
Нам ни в небо, ни в омут:
этот выбор всё более тяжек.
Взмыть — до жути охота,
но только дрожим, потея —
вожделенность полёта
ругая за привкус паденья.
Упоённо смакуя
каждую горькую букву,
мы своим "не смогу я"
признаёмся в неверии в Бога.
И над жертвой рыдая,
её в себе эдак лелеем,
словно суть оправданья
собственной чёртовой лени —
сидя в чёртовом веке,
лобзая чёртову память.
Омут тих, человеки —
настолько,
что некуда
падать.