Из голоса в памяти выживет только картавость.
Сама же, глупышка, — одним, наверное, тем,
Как дерзко, по-детски, при встрече в объятья кидалась
Останется тлеть в бессмысленной темноте.
Ты будешь идти, в себе эту темень множа, —
То мимо кого-то, то с кем-то — устали вдоль —
Сквозь белые дни. Даже, может, — сквозь белые ночи.
Сперва — молодой, постепенно — немолодой.
Но — веришь? — однажды (а где — наплевать, по сути,
Лишь было бы, чем заливать, что всегда изливал)
Затянет, как и пристало такой паскуде,
Кто-нибудь песню, перевирая слова.
И пО сердцу чиркнет нечаянной вроде нотой,
И вспыхнет, как вспомнив, — иссветла горячо
Настолько родимым, что ты-то, вдруг одинокий,
Окажешься до обидного не при чём.
А искра огромно растреплется, русо-русо!
А песня рассыпется бисером быстрых букв!..
Зажмурься — в тебя ворвутся, все вместе взорвутся
И станут — июль, комариная ночь, любовь.
Лежать на траве — то ли справа, а то ли слева,
И в пальцы — своими вплетаться, раз ты взрослее.
Вдох-выдох-и-вновь, друг у друга просто имеясь,
И — "nothing else matters". Ведь вправду же — "nothing else matters"!
Она замолкает — сразу и слева, и справа.
Рукой ускользнула, а звёзды глядят вприщур,
А ночка, на грудь навалившись, лопочет странно:
"Ну я же тебе гово'ила — не отпущу!.."