.....я слышал гонг, ряды вскочили и эхом возгласы толпы с досады сильно возмутили!, скупые, рефери очки. И началась сплошная давка, лежал на ринге, побеждён!, под выброшенным полотенцем с разбитым, кровяным лицом. От счастья, шустрый мексикашка руками хлопал без конца, а ярко-красная рубашка в тон чемпионского ремня. Протяжный звон в ушах пронзая глушил обидные слова, что тренер мне не прекращая кричал, от поражения. Наверно, слабо понимая, ту суть сложившихся вещей, твердил я не переставая; что встану снова!, поскорей! Меня уже никто не слушал, да и не слышал!, в суете, а облегчённые носилки упаковались в простыне'. Болельщики от разногласий и не пытались разойтись, лишь меценатских, свежих пассий успели в шум сопроводить. Глаза не видели позора и руки ватные тряслись, а мысли полные укора людскою злобой напились'. Рука моя вдруг стала легче, почувствовала то тепло, с чего невзгоды стали мельче, в поддержке Валькино плечо. Она бежала спотыкаясь, от слёз рыдавшее лицо платком промокшим утираясь кричала!, я не помню, что?.... А люди рядом суетились, меня в машину запихав, вонзили провода и трубки, толпу сиреной разогнав. Перед глазами всё смешалось: огни, фонарные столбы, обиды боль не прекращалась, лишь травмы были мне чужды`.
Проснувшись, я не вспомнил, где я?, и как закончился тот бой, теперь меня не беспокоя никто не ищет, что со мной. Друзья? - наверно постыдились, с улыбкой руку мне пожать, а может просто сговорились?!, меня из памяти стирать. Конечно, навестили позже, лишь те, кто проще был, смелей!, я не искал причину больше, смотря на жизнь в кругу врачей. Родители, с моей любимой восполнили души пробел, сопровождали на коляске, незамечая мой удел. С таких увечий долгосрочных, физически был очень слаб, от дорогущего леченья я про'дал большинство наград...
В окне - деревья скинув листья уже готовились к зиме, а мне хотелось так напиться!!!, и застрелиться!!!, в жуткой мгле! Давили стены, кости ныли, приплющен к койке день за днём!, а облака по небу плыли, ругая, что я побеждён. За год, конечно были сдвиги: я стал вдоль стеночки ходить, дистанции хоть небольшие, сумел их палкой закрепить. Одна нога совсем чужая, не слушает теперь меня!, я волочу её хромая, перекосило часть лица. На эти мелочи нет дела!, определённо вижу цель!, мечта моя почти дозрела, весёлых мыслей карусель! Давно хотел Москву проведать!, где я ни разу не бывал!, Тверскую улицу изведать!, я из Твери!, юнцом мечтал! Решились мы с моей Валюшей; продали быстрый BMW, да на оставшиеся деньги купили в поезде купе. Мы мчимся из Тверских просторов!, тоску скорее разогнать!, от нескончаймых уговоров, что так старались врачевать. С собой в дорогу мы не взяли: обиды, злые языки, предательство и подлость в дружбе, списав и длинные долги.
Под вечер, прибыли на место, я обнимал свою жену, Москва действительно чудесна!, в ноябрьском, бархатном снегу! Мы устремились в эпицентр, где сердце всех столичных дел, от Красной Площади великой я мимолётно оробел. Так много лиц счастливых рядом, от магазинов ярок свет, смочили водочку обрядом и пачкой крепких сигарет. Мне хорошо, как прежде стало!, я счастлив!, я про всё забыл!, от раны сердце оживало, а воздух голову вскружил! Я ковылял с улыбкой броской и напевал себе под нос, а Валька с новой сумкой плоской несла мне спьяну бабий чёс! Поднялись вскоре на Тверскую от изобилий Маховой, я в ней узнал свою, родную!!!, ей был сегодня - не чужой! О, как прекрасно и красиво!, Остаться здесь хочу теперь!, где так тоскливо и уныло не возвращусь уже я в Тверь! Кричал опять своей Валюше и незаметно я парил', а рядом... пролетали души, которых вдруг, опередил...