(предыдущий эпизод «3-фрагм. Издержки провансальской бойни»
http://www.stihi.ru/2017/10/07/3802)
...Жуть драмы потрясла юнца изрядно.
Война вживую скалилась злорадно.
У Пьера жила вздулась на виске.
Для юношеской психики затратно
со Смертью пребывать в одном мешке.
Юнец, перепугавшись сам изрядно,
глазам своим не верил, но обратно
он жизнь уж не вернул бы ей в тоске,
раскаявшись молчком, но многократно.
Да как он в этот ужас влип?! И с кем?!
Мгновенно перестав быть одиозным,
себя Пьер обозвал жуком навозным…
Марк, как акула, фору б дал треске,
но с дрожью счёт подвёл прожитым вёснам:
«…Безносая осталась нынче... с носом,
а мне – свой строить замок не песке.
Хотя уснуть навечно не грешно сном,
я Стикс люблю на этом бережке...
...Ты, Пьер, остановил её в прыжке?
Решенья-мысли будешь вскоре сносно
и быстро ты варить в своём горшке.
Пути нам в жизнь даются по три врозь, но
кому судьбой даётся участь скреп,
тот не торопит командира в склеп.
Ох, что-то мне тоскливо и тревожно.
Скабрёзника ядрёного в тоске
не скоро б ты узнал, Пьер. Я – не вошь, но
висела жизнь моя на волоске!
Рок – наш привычный бич, но каковО с ним! –
необратимо сделавшись нервозным,
Марк спохватился. – Вряд ли б я успел
закрыть себя в ответном бы броске.
Спознался бы с обозом труповозным…
Всё это нагадали мне по звёздам –
прогноз был не из ряда ахиней.
И что ж выходит с родом баб стервозным?
Мясник беспечен, а ханжа – хитрей?!
Крута! Не надо провожатых ей.
Коль чёрт в игре, не пробуй на авось с ним...
...Вот бо'рзая! – смекнул сержант. – Эге!
Да ты, Пьер сам стал чувственно-нервозным»!..
На вид Нью-Жанне (в платье налегке)
годков семнадцать, коль считать по вёснам.
Воительница встала в столбняке
и в ужасе смотрела на живот свой.
Развязка перестала быть тревожной
для Марка лишь: – Пьер, это час твой звёздный.
Ты спас меня! Должник теперь я твой.
Ад на земле конкретно вновь воссоздан.
У Пьера цвет лица стал схож с травой.
По отношенью к жертве (чуть живой)
его взор жалок: сопереживаем,
но, мол, помочь не в силах, не скрываем…
Лишь миг назад живот был твёрд, упруг…
Разрез на платье сделался кровавым.
Меч выпал сам из ослабевших рук.
Движением бессмысленным и вялым,
однако выдававшим море мук,
осевшая бедняжка подбирала
руками ворох выпавших кишок.
Но руки подкачали обе. Рана
была смертельной, погружавшей в шок.
Бедняжка не кричала, как ни странно,
а медленно осела, как мешок.
В расширенных глазах стояли слёзы.
Большой кровавый ком в ладонях ёрзал –
кишки стремились выполнить кульбит.
Марк пробурчал: «Эх, было бы хоть с пользой...
...Загнётся тварь», – про что сержант бубнит,
не знал Пьер. Оставалась ли «тварь» борзой?
Нет, сломанной казалась белой розой.
Морально Пьер сражён был и убит
беспомощной её и жалкой позой.
«Не может быть! Всё это – страшный сон»! –
прочёл Пьер по глазам её страданья.
Дух парня был на части разнесён
несносным ассорти всех чувств ударно.
Пьер клял себя, но не был в том смешон.
Жаль, сам в бою не взял свой финиш он.
Бедняжка же страдала несравнимо,
на что Пьер впал в хандру непозволимо.
Душа его в раскаянье впряглась:
«Да как же это сделал я голимо»?!
Кишки бедняжки вывалились в грязь.
Её двуручный меч лёг там же мирно.
Глаза взывали: «Не убереглась!
Меня спасите! Не пройдите мимо»!
Слёз ужаса и скорби этих глаз
для Пьера было много нестерпимо.
Потоком кровь подножье затопила…
На совести же – чёрное пятно…
Пьер встал столбом, душа же – не бревно…
Найти беду в харчевне вместо пива –
в такой кошмар втянул его Рено.
С ума сводило то, что было пузом,
а сталью навсегда отворено.
Бедняжку придавило смертным грузом.
Он ей – котёнку – злое вороньё
с обыкновенным живодёрским вкусом.
Оправдывать себя? – так ведь враньё!
Стать долго ль упырём, став подлым гнусом?!
Кого рубить, юнцу не всё равно.
Пьер выблеваться в сторону шагнул сам:
давно его так сильно не рвало.
Сержант на это не повёл и усом,
лишь девке прошипел: «Дерьмо! Мурло!
Тебя Рок оторвал от дому, но…
зачем ты влезла в драку самовольем?!
Пьер крепкий был, надежнейший мой воин,
а ныне – весь заблёванный, смурной
да выглядит и сам уж, как мурло.
Отколь взялась ты, чёртова болонка»?!
Страшна психологическая ломка,
когда перевернулось всё внутри.
Герой рыгал так длительно и громко,
что спешно заглянул во двор Анри.
За ним шли молодые ухорезы –
в крови по локти после дня боёв,
зубасты и в бою не легковесы –
любых валили нынче кабанов…
Анри, заматеревший в бойне вдвое,
пресыщен Смертью, но собой доволен,
присматривал за лихостью всех групп
и лез во все нюансы, как шуруп:
– …На женщине поставить можно крестик?
– Всё гугеноты… Пресекая месть их,
был парень, заваривший кашу, груб.
Мы, командир, в реалиях-то местных
погрязли тут пока не в плясках-песнях.
– У вас тут в перспективе, вижу, труп?
Марк, что за шум? Здоров ли твой наперсник? –
Анри в суть въехал сам. – Завидуй, люд!
Вот юный наш разведчик, яр и лют.
Он – самый ловкий вьюн из всех известных,
опора Марку, старому хрычу!
Хваля юнца, я всех перекричу. –
высокородный пусть, но Пьеру – сверстник,
Анри похлопал парня по плечу. –
Не думай, всех побед моих предвестник,
что в слабости тебя изобличу.
Ну, полно! Нет у нас блевотин вечных.
Тобою обезврежен, выбит мечник!
Уж золотом награды я бренчу!
Ты стал грозой засад и стычек встречных.
Ленцы нет вовсе в действах безупречных.
Короче, твой почин одобрен, чту
за бдительность – бойцовскую черту.
Ты не был ни раззявою, ни рохлей.
С тобой я от случайности не сдохну.
Бойцы заржали, словно жеребцы,
расценивая, просто как издёвку,
про подвиг комплимент и всю речёвку
про бдительную службу без ленцы.
– Ха! Мечника зарезал! Под сосцы!
Задаст и горбоносым, и курносым.
И с тылу врежет Пьер, и с боку козам.
– Ишь, взяли моду ржать без спроса! Цыц! –
Анри вспылил. – Ах мой подход курьёзен?!
Решили вы, что Пьер драл озорниц?!
Отставить, дурни, смех! Я был серьёзен!
А ну-ка, Пьер, с меча кровь сбрызни рожам!
Тут не дуэль и Марк не секундант.
То кровь коварной мечницы! Сержант
сейчас лежал в пыли бы безголовым,
когда б ни Пьер! Над этим, крысы, ржать
позволили себе вы?! Острым словом
иль острыми клинками суждено
ретиво и без поиска мотива
повсюду защищать вам командира?!
Вы – ветераны, или стаж – дерьмо?!
Зря носите гвардейские мундиры!
Не латы вам на плечи, а – ярмо!
Проспали дерзость фурии-задиры!
Иль с этой гугеноткой заодно
хотели вы в Рено проделать дыры?
Что делать, пусть вам даст совет война!
Бойцы вы, иль тупая детвора?!
Героя осмеяли вы облыжно!
Убийцу он разделал рукописно.
И честь ему за это, и хвала!
Пьер, брось блевать! А ну, ни звука! Быстро!
И нечего тянуть за хвост вола.
Спасал ты Марка, но судьба капризна:
тебя в ранг женореза возвела.
Не хмурься! Неуместна укоризна.
А начатое, парень, не робей
и сам уж доведи до завершенья.
Бери-ка меч трофейный и добей
убийцу – накажи за покушенье!
Не гнев, так неприязнь свою удвой.
Тварь алкала чьей крови вообще-то?!
Иди. Шанс поквитаться с нею – твой.
Бей издали – не вымажешь манжеты.
Юнцом не представляйся пред братвой.
Отчаянно мотая головой,
Пьер даже отступил на шаг от жертвы:
– Мне сделаться таким – попытки тщетны!
Я ни в прямых намёках, ни в кривых
такое даже слышать не привык!
Пусть я служу кровавым непоседам,
такой вид изуверства мне не ведом.
– Будь твёрдым! Ты не дряхлый отставник!
– Нет, я уйду. Обследован не весь дом…
– Добей. Забудь. Не вписывай в дневник.
Одним не замороченным моментом
добей, благословляя междометьем.
– Как можно! Это ж девка, а не бык!
– Да будь она хоть бабкой, стань возмездьем!
– Я видел тень лишь. Если бы не блик
на лезвии… Я задним думал местом!
Мой взор не видел ни бойцов, ни бестий.
Кручусь я, балансируя над бездной,
в бою не первый раз. Вжик-вжик… хрясь-хрясь…
Меч словно сам отдал руке приказ.
Какую-либо дичь с порывом ветра,
вояку иль несущегося вепря –
кого порежу, я в тот миг не ведал.
Жалею, что скосил свой дурий глаз!
А лучше б сам в живых сейчас я не был…
Возможно, девка просто увлеклась,
пуская зайчик солнечный на небо…
– Как есть, воспринимай всё без прикрас.
Смерть ждёт нас ежечасно, ежедневно…
Ты что, готов не выполнить приказ?
Я выше, чем твой меч! – сперва искрясь,
Анри стал багроветь – начало гнева. –
Свирепым будь, как учит нас Женева!
Какие, к чёрту, зайчики и небо!
Чего с девчонкой тянешь! Не лукавь!
Ждёшь, что в крови утонет? Сам дуй вплавь!
Похнычь, что тварь сидит не на соломе!
Немедля подчиняйся и отправь
злодейку в небеса – ловлю на слове!
Ты воин, иль отныне кишкоправ,
умеющий сложить кишки в утробе?!
Вслед за тобой тварь черти встретят в копья.
– Страданьем заслужила путь благой…
– Из девки кровь рекой. Дай ей покой.
А сколько было пылу у молодки!
Даст чёрт ей сил – порвёт нам тот час глотки!
– С девчонкой не воюю. Я – такой.
– В бою – и благородство?! А на кой?
Сомлел? В руках не чувствуешь чесотки?
Вот свёл юнца чёрт с бабой! С роковой.
Ты чистоплюй? Да хоть от срама вой,
но выполни приказ. Режь гугенотку!
– Не стану. Хоть убейте самого, –
ответил Пьер, не напрягая глотку. –
Побив врагов, спускаете в охотку
всю лютость на их дочек или жён?
Рено стоять устал молчком на месте,
ведь он не меньше всех был напряжён:
– Кутёнок! Много визга, мало шерсти!
Кончай изображать умалишенца!
Не делай вид, что меч вдруг стал тяжёл,
чтоб быстро ткнуть им остро в область сердца.
Тебя переломить отыщем средства.
Марк поднял меч из грязи, подошёл,
глазами об услуге рапортуя,
к упёртому неслушнику вплотную
и в ухо зашептал: – Увы, смерть – явь.
Анри не зверь. Я тоже не блатую.
Гляди на эту девку молодую.
Ей больно нестерпимо! Так избавь
скорей от долгих мук её, бедняжку!
Срок мук её тобой же и продлён.
Боишься замарать свой эспадрон?
Порезал ты не руку и не ляжку.
Взгляни на эту смерть со всех сторон.
Я делаю тебе, герой, поблажку
и вслух не заставляю, как барон.
Добить девчонку – взял бы чью-то шпажку…
На меч её, коль прячешь эспадрон.
Сам говорил же, что твой деспот он.
Ну! Дурень, не упрямься! Милосердней
осмысли ситуацию, прошу!
Ни честь твоя, ни честь твоих соседей
тут ни при чём, понятно и ежу!
Нас ни во что не ставишь, я гляжу!
От собственной в бою не бегал смерти,
но так петлял, что в пору окосеть ей…
А девке смерть облегчить – робок? Жуть?
Тебя не поддержу, не обессудь.
Нас, к робости твоей неадекватным,
сразить решеньем рад тупым, но внятным?
Выходит, где не надо, ты – бунтарь?
Ты всё, что нужно, на потребу дай!
Дерзай! Своим сочувствием приватным
наполни меч, иди и не плутай…
Марк отстранился, вновь став звероватым,
и рявкнул: – Вижу маловероятным
усердие! Ты воин, иль слюнтяй?!
И что за робость дух поработила?!
Чего воротишь под свой ропот рыло?!
– Упорству моему, как мыслю, край, –
Пьер принял меч, но всё в глазах поплыло.
Влип в якорь сухопутный флибустьер.
Представил он вдруг мысленно без пыла
у ног и мать, и юную Эстер…
Растерянный юнец неторопливо
меч принял, но и замер вместе с тем.
Вся проповедь Рено была бесплодной,
как гимн цинизма пред чертой загробной…
– Ты – воин, или, всё-таки, баран? –
и тут Рено, вновь просияв весь, хлопнул
себя по ляжкам: – Понял я, болван,
чего ты так упёрся, бонвиван!
Ты тешишься мечтой своей заветной?
Весь облик, Пьер, от паха до бровей твой
тебя нам выдаёт. Вид крови, ран
в тебе мужчину будит зверски, прям!
Её ты возжелал? Она – трофей твой!
Ты в праве на расправу иль бедлам.
Раздавленною выглядит конфетой?
Ну, так ты сам её… освежевал.
Плевать на чистоту и кружева?
Нас не смущает вкус твой странноватый.
У девушки смертельна рана, в ад ей
вот-вот пора – спеши, пока жива.
Я в плане небывальщин эрудит, но
готов увидеть это в первый раз.
Не спорю, что злодейка аппетитна, –
Марк подмигнул (он сам был ловелас), –
Трофей не отберут твой и не спрячут.
Ты можешь вообще забыть о нас,
начать, не отвлекаясь, не бранясь.
Гляди, как трепыхается и плачет!..
Давай простор мечтам! И не иначе!
Побалуй же себя! Скорей заставь
завидовать тебе, твоим причудам.
Готов я, для тебя забыв Устав,
гурмана уважать в тебе над… блюдом.
Равно как неформала с дерзким удом.
Ну, не тушуйся! Ты ж не матадор,
а чувственный мужчина без изъяна!
Чего застыл? А может, ты так добр,
что очередь уступишь нам, мужланам?!
Довески к делу хваткие. Пора нам?
Тут каждый выйти первым норовит.
Лишь ты один лишён, зануда, блеска.
Затравленно Пьер сделал быстро финт
с мечом невольно в сторону «довесков».
Те вычурно своим ухмылкам зверским
придали самый плотоядный вид –
в восторге от сержантского навета,
решимость подчеркнув на произвол.
Анри лишь промолчал на всё на это.
Он тоже ухмыльнулся, но отвёл
смущённо командирский острый взор:
– Что, Пьер, достойно ль это поле вспашки?
Всегда ли так везло тебе в полях?..
От мук и слёз глаза её – блестяшки…
Мечтала ли войти в ряд бедолаг?
Могла ведь выйти замуж бы на днях…
Пьер, словно сквозь туман, пошёл к бедняжке,
качаясь на негнущихся ногах:
«Что шепчет крошка, если шёпот наш ей,
наверно, адом слышится в ушах,
отнюдь не речью гвардии монаршей.
Смерть во спасенье… сделать впору шаг.
Потрафить Смерти с ейным жутким жором
я должен неизбежно, плачь не плачь», –
поплёлся ни с минором, ни с мажором
невольный новоявленный палач.
Как ни юлил затравленным он взором,
нарвался всё ж на женские глаза.
Хотя юнцу никто не угрожал,
ничей давненько взор так не пронзал
героя до печёнок, до мурашек.
Пред девой Пьер – сам жертвенный барашек!
Ловя по новой взор её мольбой,
Пьер был состарен жертвой молодой.
Бледнел он, содрогаясь, не от вражьих,
а тех очей, чьим цветом стала боль.
Пьер разом выступал как врач и страж их.
Герой не шёл, а полз, как карамболь.
Чтоб грозный меч использовать бесславно,
Пьер шёл ещё нехоженой тропой
к такому тупику, где совесть явно
способна мигом стать грубее камня.
Пьер в лужу крови наступил стопой,
себе в Судьбе путь крови предрекая…
(продолжение в «5 фрагмент. В конфликте совесть и харизма»
http://www.stihi.ru/2017/10/10/6432)