Выходишь в субботу рано из дому и, пока идёшь до места назначения, отмечаешь, как жизнь крутит свои сюжеты. Вот на светофоре вместе со мной поравнялась мама с четырьмя детьми и собакой. Три девочки в возрасте от 7 до 3-х лет и малыш/малышка в коляске в розовом комбинезоне и синей шапочке. Не понятно, мальчик или девочка. Наверное, папа хотел мальчика. Может, это он и есть, но донашивает комбинезон своих сестёр. Девчушки весело лопочут, рассказывают что-то маме, причём хором. Мама везёт коляску. Вся компания напоминает мне мультик про обезьянку, у которой четыре обезьёныша, и она нигде за ними не поспевает, и там песня " в каждом маленьком ребёнке, и мальчишке, и девчонке...". У самой маленькой сестренки из-под осенней куртки торчат оборки летнего сарафана. На ногах резиновые сапожки. Наверное, она одевалась сама. Собака неустановленной породы жутко грязная, со спутавшейся клоками шерстью. Она бежит сама по себе. В центре пешеходной зебры вдруг усаживается и начинает чесать лапой за ухом. Потом снова бежит, поравнявшись со мной. И все проходящие думают, наверное, что эта грязная собака моя. Я представила, что вот они все нагуляются, вернутся домой. Дома всё верх дном ( не может быть иначе, судя по этой компании). Мама давно бросила надежду убирать. На кухне вперемешку на столе кастрюля с кашей, детские бутылочки, книжки, игрушки. Собакина миска в углу, вокруг все расплескалось. Но этот хаос и беспорядок очень счастливые. И нет, наверное, ничего лучше, чем шум и гвалт в этой отдельно взятой квартире, где летние девичьи сарафанчики разбросаны с осенними куртками.
Иду дальше. На нашей улице опять снимается кино. Мне кажется, что Мосфильм зафрахтовал её под съёмки. Стоят автобусы, машины, деловито рядом ходят какие-то рабочие и ассистенты, достают аппаратуру.
На обратном пути захожу в магазин при хлебозаводе. А там все, как тридцать лет назад. На деревянных поддонах лежат свежеиспечённые батоны и кирпичи серого. Пахнет сдобой. Здесь всегда очередь. И сюда ( почему-то хочется сказать "выползают") какие-то аутентичные москвичи, древние, как эти полки с поддонами, старики и старушки. У старушек такие же древние кошельки, наклоняя которые, они старательно высчитывают мелочь. Румяный , горячий батон стоит всего 23 рубля. Чувства, которые он рождает, когда берёшь его в руки и чувствуешь эту мягкую, горячую, пышущую корочку, гораздо дороже.
Потом выходишь и видишь, как подъехала машина и с неё на импровизированном столе продают творог, сметану, мясо, масло, помидоры, яблоки, копченое сало, клюкву, картошку. Хлипкие и явно врущие весы стоят тут же. Бойкая тётка, приговаривая какие-то сладкие слова "сальце вкусное очень! А с картошечкой ! мммм!!!...", "берите твОрог, нежный, утренний", " клюква, вот не поверите, сахарная " и многое другое, торгует весьма бодро под накрапывающий дождик. Я тоже становлюсь в очередь. Невозможно не встать. Впереди меня одна из тех согбенных временем старушек, что только что брала "булку фламандскую с творогом" в магазине. Она просит порезать ей сальца, потом колбаски, потом сливочного масла. И ещё берет развесной творог в пакете. Тётка все режет одним ножом: и сало, и масло, и колбасу. Но очередь безмолвствует, никто не возмущается, как если бы все вдруг стали членами одной семьи, а в семье можно. Можно, чтобы сливочная желтизна масла блестела на краешке колбасы. "Лучка зеленого возьмите к сальцу ", - без торгашеского задора советует тётка. И старушка берет.
- 689 рублей.
Бабушка достаёт тысячу из кошелька. Не как последнюю, а даже немножко по-барски, почти как "сдачи не надо" - у неё сегодня будет вкусный ужин...
Я не знаю, зачем киношники снимают кино. Да ещё и со спецэффектами. Жизнь, обычная, рядовая, с её красками и запахами, звуками и тишиной, с её неспешной, а иногда и суетливой поступью, лучше любого кино. И любой литературы.