Ты жила в этом доме тысячу лет,
а умела считать только до трёх –
столько дней нам показывали балет,
если куры вещали, что бобик сдох.
За парадными маями шли ноябри,
за патлатыми гадами людоловы.
И, если бы дом умел говорить,
то уложился бы в три слова.
Ты жила в этом доме тысячу зим,
с новогодними песнями про оленя,
и тогда мы умели общаться вблизи,
зачиная компьютерное поколенье.
На короткое солнце хватало батона,
заикался БГ на чёрном виниле.
И, если бы дом умел быть домом,
то нас бы в нём и похоронили.
Ты жила в этом доме тысячу раз,
умирая не божески по воскресеньям,
но архангел Мамед открывал лабаз,
и подмигивал сине грузчик Сеня.
Я царапал бессильное: «ах ты, бл@дь!»,
многотиража разноэтажье.
И, если бы дом умел читать,
то стал бы краснее Спасской башни.
Ты жила в этом доме тысячу тысяч
тиков и таков; все дыры залатаны,
а то, что успели на скалах высечь,
трижды забелено азиатами.
Стрелки сливаются близоруко,
в полдень вонзается остриё,
и, если бы время бежало по кругу,
ты всё бы развешивала бельё.