Свершая свальный грех с кустом малины,
штакетник покосился. Словно вор,
прокрался в память эпизод невинный,
что воскресил забытых снов набор,
напоминающий порой сигналы бедствий —
их подавал в пространство наш «фрегат»:
мне таковым наш двор казался в детстве —
под радужными флагами регат
плывущий в даль морей под парусами
белья развешенного — как на взморье Рижском…
…Решили вдруг расстаться мы с трусами –
трехлетний я — с соседскою Маришкой.
То был единственный на нас предмет одежды,
но сняв его, мы испытали вдруг
нечаянный, неведомый нам прежде
тот апокалиптический испуг,
который, верно, ощутила Ева,
дав надкусить Адаму спелый плод
с запретного, но сладостного древа…
И вот стою пред ней, как антипод —
среди кустов малины, обнаженный,
и так мне мил и сладостен мой стыд —
открытием внезапным пораженный,
я вдруг заплакал — горестно, навзрыд…
О чём рыдал тогда смешной мальчишка?
Но эта боль навек проникла вглубь —
тот старый двор, — и голая Маришка,
и влажный поцелуй солёных губ…