Засыпать, чтобы снова пришла большая светиться фея,
с красивыми, юными пальцами богоматери,
обняла, положив на колени, тепло, как небо, солнышком сердца грея,
и гладила, гладила по каждой вмятине.
Я устала, я реально ужасно устала, господи,
со мной мама твоя, потому что звонить дороже, чем помолиться Деве,
второе — бесплатно, практически коммунизм.
Так забавно просить за тех, кто тебе перемывал кости,
когда ты им ничего вроде как не сделал,
и им никто не прикажет — встань, зараза, и извинись.
Я работаю, как умею, концы с концами
свожу, но, к примеру, в Лондон — примерно то ж, что вернуться в лоно,
не потому что правнуки редко дружат с пра-пра-отцами:
они, как бы, сами, и ладно.
Здравствуй, мама! Здравствуй, хорошая, я в Москве, почему — не знаю,
ведь, когда уезжаешь, вечно мотив иной.
Если больно другим — чёрт бы с ними, ну а Бог бы с нами,
мой святой — Георгий, да меч у него двойной,
я ломаю руки,
ведь ни копья за душою;
я ломаю жизни, ведь не учили дружить.
Мам, купи мне новое сердце, мне это большое,
слишком хочется то молиться, то ворожить.
И уж если молиться тут принято только о хлебе,
мол, нет денег — держитесь, а, впрочем, была-не была, верь-не верь,
умирать положите мя
в радужном сумраке пыльном
of Westmister Abbey*,
только чтоб Богородица гладила по голове.
*Вестминстерское Аббатство, Лондон.