- Что ты там написала? Это не соответствует действительности! Какая любовь? - гневно воскликнул лейтенант, сверкнув на меня пламенным, издевательским взглядом. Чего ты там напридумывала?! Знаешь, я тебе скажу откровенно: у меня потребность!
- Пре-вос-ход-но!!! - медленно отчеканила я, - что со мною!…
- Ну, и фантазия у тебя Я бы так не написал… А штампы!
- Редколлегия!
"Тебе не о сексе надо думать, а о смерти! - говорил мне часто муж. Думать о смерти я не желала, я носила ее в себе с той минуты, как погиб сын, жить в одной квартире с мужем, без конца призывающем меня думать о смерти, я не желала. "Значит так: жить будем порознь! Ты будешь думать о смерти. А я - о сексе!" - сказала я мужу, прочитав ему отрывки из своей прозы, но такие, чтобы нельзя было приписать лейтенанта к настоящему времени. По его лицу я видела, что он восхищается. А раз восхищается - значит начнет, извращенец, уничтожать… И тотчас последовал его возглас: "Татарка, татарка! Лучше бы ты ей имя дала".
- Есть имя! Альфия!
- Зачем такое длинное имя?! - тотчас возразил муж. Имя татарки лейтенанта "Соня" ему нравилось, а имя его татарки казалось лишним.
- Как непросто, тяжко, трудно живется талантливому человеку! Талант - неординарен, и любой, попадающий в его зону, в его сферу радиации становится пораженным, и для очищения, для восстановления животной гармонии - биологического единства нужна Альфия, Соня или любая другая обыденная, обычная женщина. Я не сомневалась, что нежно любит меня муж, но его садизм, в отношении меня, был причиной его половой слабости. Мне казалось, что нежно любит меня Дмитрий, мучаясь моим возрастом, но не талантом! Правда, он называл это словом "потребность": А мне что за дело, хоть горшком назови - только в печь не сажай!"
Талант! Одиночество необходимо было мне - иначе не выжить.
- Ты, имя Альфия убери! Лучше будет! - требовал муж.
- Что ж ты имя не присмотрел? Выбирал бы татарку сперва по имени, потом по темпераменту и благоразумию!
Я наслаждалась одиночеством, вполне спокойно размышляя о том, что творческому человеку одиночество необходимо, как панцирь. Но я как бы плыла по морю ненависти, вспоминая мужа и его татарку, абсолютно точно зная дни встреч моего лейтенанта с его учительницей. За дружбу, за выживание, за земных женщин и за их участие в земных делах, за этих полу-мужчин, полу-женщин, каких-то хамелеонов мужу и лейтенанту приходилось платить и деньгами, и телом; и доказывать своим татаркам свою преданность. "Подкаблучники! - с ненавистью думала я, и все норовят побольше выбрать размер обуви. Лейтенанту не отказать в размахе - 40 размер! Женственно и нежно…" - с издевкой думала я, сочувствуя ему и себе, зная, какой он приходит после Сони. И всегда упрекает меня в театральности. Татарское естество, конечно, не искусство, а все, что есть я - только искусство!
- Гиви, ну-ка подними трубку и ответь! Своим красивым голосом! Надо сбить со следа татарку лейтенанта! Озверела от ревности баба!
- Я еле живой! Где красивый голос! - нежный рисунок рта Гиви изогнулся в горестной усмешке. Третий день пьем.
- А ты не пей!
- Как цемент, как раствор, скрепляющий, как секс между мужчиной и женщиной, так водка между мужиками.
- А, если ты болен!
- Все равно надо пить, даже если умрешь на другой день. Законы стада!
- Да, алло! - все же ответил Гиви, и звонки, изводившие меня весь день, тотчас прекратились. Соня высчитала дни - ответ Гиви утешил ее.
"И все-таки, почему мучают именно талантливого человека? И эта страсть к мучительству была ярко выражена у мужа, у Давида, и, как эстафета, перешла к лейтенанту. Серых не мучают, ими заземляются…
А все, что ярко - пытаются "гасить"…
"Взялся стадо пасти - паси и нашу корову!" - мысленно повторяла я.
Вот уж воистину пастух, а мы две престарелые телки на выпасе, и он осмысленно любит нас, обеих: - с отчаянием думала я. Можно ли любить из жалости? Один виток эдакой любви я прошла с мужем. Татарку только пожалей раз! Посочувствуй: Вцепится намертво! В тысячах фраз, аллегориях, сравнениях я услышала эту жалобу от мужа. Дмитрий не сказал ни слова… Но я видела его лицо и страдала. Когда он думал о проблемах Сони, о ней, о ее делах, о ее покое. Мой холодильник, тщательно вымытый, был пуст. "Мясо он принесет ей! Она для жизни, я - для духов, стихов. Уничтожить возвышенное - жалкое поставить на пьедестал.
Соня - жалкая, в чем-то ущербная, ее надо оберегать, охранять, подпирать. А я не жалка даже в самом жалком виде. Жалкое - возвысить, возвышенное - уничтожать. Любовь - это разрушение, как процесс творчества. В характере каждого человека, в каждом из нас был обратный процесс - разрушение. Если человек любит, если есть у него святыня, то бей алтари, оскверни святыню, любовь: Потому, что любовь - это цепь, а человек рвется к свободе, независимости, и этот праведный бунт против всего, что мы любим, без чего трудно. Избавиться от большой любви, большой цепи, заменив ее на множество мелких - фальсификация, подделка, радостная для нашей психологии.
- "Мужчина может быть счастлив с любой женщиной, за исключением той, кого он любит". Это Оскар Уайльд. - сказала я Дмитрию, когда он пришел от Сони. Я у него была на десерт. Лейтенанту понравилась цитата, он ее прочувствовал во всех вариантах. В пятницу, воскресенье и во вторник я выполняла роль "десерта". Вспоминая его раздражение и горькую складку у губ.
- Начнем следующий день с десерта, бывает же десерт до обеда? Я возненавижу тебя! - думала я, глядя на его юное лицо в зеркало.
В день своего 27-летия, накануне года Синего Кабана, чтобы не делить себя между мною и Соней, лейтенант мудро решил уехать в Ташкент. Соня была для него как мост между прошлым и будущим. Но хитрость Сони заключалась в том, чтобы он как можно дольше стоял на мосту! Я сделала ошибку: я сама строила ему мост - он одновременно заменял мне и мужа, и сына: Я сама строила ему мост, забывая, что самый драгоценный мост тот, который мы строим сами!
Дмитрий - моя привязанность и нежность, стоял на мосту, а мне хотелось взорвать мост, подойти, сбросить его с моста в реку, и чтобы он выплыл, несмотря на ледяную воду. "Гнилой твой мост!" - мысленно я обращалась к нему. Но он лучше знал ситуацию, ему было виднее.
Кончался год Голубой собаки. Через полчаса Дмитрию надо было идти к Соне, и, по традиции. Доказывая ей свою псевдопреданность, встретить Новый Год с нею. Это напоминало мне кадры из фильма "Бег": Кого защищать? Нет ни Родины, ни царя, ни главнокомандующего:"
Он давно уценил Соню, она была не нужна ему, но "Козел в квадрате", из упрямства, соответствующего ему знака Козерога и года Козы, он защищал и жалел Соню за ее беззаветную любовь к нему, этим он защищал и жалел себя. Это была ностальгия по порядку в разрушенной стране, ностальгия по школе, по Армии, в море житейских проблем Дмитрию нужен был якорь. Ему казалось, что Соня - это порядок, хотя именно она вносила бардак и беспорядок в его жизнь. Порядок - была я! "Пошлость - это всегда ложь, внутри самого себя":
Дмитрию надо было идти к Соне и на лице у него было безрадостное выражение, как будто бы он был на ипподроме, ему лихо надо было перескочить на ходу с маленькой белой пони на большую черную кобылу… "Не хотела бы я ни разу видеть его таким перед тем, как он идет ко мне!"
Я заметила, что больше всех требует и качает права тот, кто имеет на это меньше прав и оснований. Дмитрий иносказательно, как и муж, аналогией говорил о Соне. Зависть и ревность двигала ею потому, что даже любовь Сони не давала ему защиту от меня. Я чувствовала, что он в отчаянии от того, что это так. Дмитрий любил меня, а ходил к Соне, и еще больше любил меня, сравнивая с нею, и готов был бросить меня, порвать именно со мною, потому что любил:
Он пришел 1 января вечером, без звонка: И был удовлетворен, спокоен, счастлив, уверен в себе.
Утром 7 марта я сидела перед видео-магнитофоом в кресле, слушая, как поет Фредди Меркури. Он был в черно-белом трико: одна нога и рука у Фредди была белою, а другая -черною! "Мне это тоже подойдет! - бессознательно отметила я. Все в жизни, саму жизнь, каждый день, час, минуту я примеряла, как платье, я каждый день устраивала себе "Последний день Помпеи". Все ассиметричное, неправильное, контрастное, яркое, неожиданное, неординарное - мой стиль: Тут и раздался телефонный звонок, едва слышный из-за очень громкого звука видео:
- Сейчас, подождите, у меня Меркури: - пробормотала я, подходя к видео, чтобы убрать звук.
- Сразу начинаешь с афиши, с рисовки! - начал шпынять меня мой друг, что говорило о том, что его склочница-татарка здорово портила ему настроение.
- А ты - с замечания! Зануда! Я хочу написать рассказ о тебе! То, чего не было, просто игра воображения. Представь: 8 марта, ты идешь по улице, в руках у тебя одна, только одна ярко желтая гвоздика, и все спрашивают : "Почему желтая?! Почему одна?!"
- Зациклилась ты на желтом цвете - раздраженно огрызнулся мой друг. И не пошел бы я с одной гвоздикой! Да еще с желтой! Как осел…
Все это означало, что Соня круто "наехала" на него. Завидуя по черному мне, она во всем клеветала злобно и мелочно. В своей неукротимой ревности она доходила до того, что готова была, как в пьесе Островского. Воскликнуть: "Так не доставайся же ты никому!", и склонить нашего общего друга к женитьбе. Я то знала, что вкус и мера присутствовали в его жизни гармонично, даже его раздражение, непрерывным потоком выливаемое на меня, было осмысленно и имело печальную подоплеку его отношения ко мне. Он любил меня и то, что я вдвое старше подвергало его унынию. Он мучался моим возрастом, моим воображением и моим талантом, и тем, что я не похожа на других.
- Хорошо, я тебе имя изменить могу! - согласилась я на полумеры… Какое?!
- Давид! - сказал он. - Нехорошо подставлять Давида! Он человек женатый, а ты - нет: или ты тоже женился - втихоря? - мстительно добавила я.
Это мое заявление было как выпад. Я не хотела, не могла смириться с присутствием другой женщины в его жизни. Эта - другая, была полной противоположностью мне не только внешне, но и внутренне, и это раздражало меня.
А мой друг гармонично составил нас в одно целое и потреблял, по мере сил и желаний, обеих, согласно своим настроениям и вкусам, в душе отдавая предпочтение мне, внешне отдавая дань уважения сопернице. Это было псевдоуважение: это был удобный земной, беспроблемный, бездуховный, но назидательный мир удобств. Мой друг любил поучать и повторять слово "в принципе". "Дивлюсь: чем более человек беспринципен, тем чаще он употребляет слово: "в принципе". Какой-то дешевый пафос, - смеялась я. "Поистине красота есть слегка прикрытое безобразие, а высший ум - у черты безумия. Крайности гораздо ближе друг к другу, чем стоящие рядом качества".
- Я хотел по человечески принести тебе цветы, но не успел! - сказал мой друг в конце января в день моего рождения. Я обратила внимание, что чем чаще и, якобы, душевнее, задушевнее он произносит слова "по человечески", тем больше пахнет его тайной наставницей, досмотрщиком его жизни.
"По-человечески!" - будто бы мой друг живет иначе, какой-то скотской жизнью, где вопит грех, порок, подлость, притворство. Я обратила внимание на то, что люди интеллекта никогда не говорят "по человечески". Для них это как воздух, которым дышишь, не замечая, поэтому внутренне я всегда сжималась от одного его призыва: жить "по человечески!". Мой друг злился на меня за мой возраст, за то, что я вдвое старше, за то, что он не может не любить меня, за то, что я так запутала его жизнь своим талантом, артистичностью и нежным сексом, что он не может влюбиться в другую. Мой друг злился на меня за то, что я в два часа ночи стою в прихожей, провожая его в холодную январскую ночь: и бессмысленно улыбаюсь, беспечно и наивно. Как иначе я могла бы улыбаться, зная, что нет транспорта в нашем азиатском городе в это время и что ему надо идти сорок минут. Он злился и за то, что на мне длинный черный велюровый халат и бесчисленные серебряные безделушки, и ярко-красный пакистанский шарф придурковато, но поэтично свисает с плеча - вся эта небрежность, импровизация, мысленно рассчитанная мною до мелочей, как если бы это была не я, а какой-то фильм, который я смотрю одна в темном пустом зале, оценивая свою режиссерскую и операторскую работу. Он злился и за то, что ярко-красной помадой накрашены губы, и за то, что запах французских духов заставляет его сказать:
- Я хотел принести тебе цветы - не успел!
- Неважно! Я уже представила их. Я знаю: самые прекрасные цветы в мире ты бы подарил мне.